Весьма устойчивая традиция рисует «примерных», то есть домовитых, трудолюбивых женщин и девушек Древней Руси (как и других современных ей европейских стран) всего чаще занятыми за прялкой. Это касается и «добрых жён» наших летописей, и сказочных героинь. Действительно, в эпоху, когда буквально все предметы каждодневной необходимости изготавливались своими руками, первейшей обязанностью женщины, помимо приготовления пищи, было обшивать всех членов семьи. О том, какие «порты» кроили и шили славянские мастерицы, рассказывается в разделе «Одежда». Здесь мы рассмотрим предшествующие стадии «технологического процесса» – прядение нитей, изготовление тканей и их окраску, поскольку всё это также делалось самостоятельно, в домашних условиях.

К работе этого рода приступали осенью, после окончания уборки урожая, и старались завершить её к весне, к началу нового сельскохозяйственного цикла. Учёные пишут, что наши прапрабабушки трудились буквально не разгибая спины: например, для того, чтобы в одиночку соткать за шесть месяцев три холста по 50 м длиной, нужно проводить за ткацким станком по двенадцать-пятнадцать часов в день. А чтобы спрясть нитки из одного пуда (то есть 16,3 кг) подготовленного волокна, требовалось ни много ни мало девятьсот пятьдесят пять часов усердной работы…

Конечно, хозяйка дома, большуха, физически не могла справиться со всем этим без помощи невесток и дочерей. Действительно, воспитание девочек было направлено не в последнюю очередь на то, чтобы вырастить из них «тонкопрях». В главе «Рождение» упомянуто, что даже пуповину новорожденной девочки старались перерезать на веретене, чтобы уже с первых минут жизни магически «привязать» её к будущему занятию. О том же говорит и обычай, сохранившийся у соседей славянских племён – карелов: когда маленькая девочка в первый раз засмеётся, ей подносили веретено.

В дальнейшем, когда пяти-семи лет от роду славянских детей начинали приучать к домашним работам, девочка выпрядала свою первую нить. Конечно, это событие (как и вообще всё «самое первое», происходившее в жизни ребёнка) сопровождалось магическими обрядами. Так, ещё в начале ХХ века эту первую нить сматывали в клубок и торжественно сжигали, а пепел девочка должна была выпить с водой (в ряде местностей вдыхался дым горящей нити). Делалось это для того, чтобы трудолюбие и искусство не покинуло рукодельницу до конца её дней. Было и другое, тоже волшебное, применение для первой спрядённой нити. Мать девочки прятала её и приберегала до тех пор, пока дочь не станет невестой. И вот тогда-то, готовя её к таинству свадьбы, мать опоясывала своё дитя этой нитью под всеми нарядами по голому телу. По мнению наших предков, нить самого первого прядения была неприступным оберегом против порчи и сглаза, против нечисти, которая, как считалось, особенно опасна для новой семьи, не успевшей толком сложиться и обрести надёжного мистического покровителя.

Наконец, приданое, которое молодая жена должна была принести в дом мужа, состояло большей частью из одежды и белья и, как правило, собственноручно приготовлялось невестой в течение всей юности, накапливаясь в особом сундуке…

«Непряха», «неткаха» – это были крайне обидные прозвища для девочек-подростков. И не следует думать, что у древних славян нелёгкий женский труд был уделом лишь жён и дочерей простого народа, а девушки из знатных семей росли бездельницами и белоручками, подобно «отрицательным» сказочным героиням. Вовсе нет. В те времена князья и бояре по тысячелетней традиции являлись старейшинами, предводителями народа, до некоторой степени посредниками между людьми и Богами. Это давало им определённые привилегии, но и обязанностей было не меньше, и от того, сколь успешно они с ними справлялись, напрямую зависело благополучие племени. Вождю, в частности, следовало быть образцом для подражания буквально во всём, и это распространялось на членов его семьи. Жена и дочери боярина либо князя не только «обязаны» были быть красивее всех (теперь ясно, что сказочные «прекрасные принцессы» отнюдь не случайны!), им и за прялкой надлежало быть «вне конкуренции». Поэтому не удивляются археологи, обнаруживая остатки веретён при раскопках и вполне рядовых изб, и в богатых кладах рядом с золотыми украшениями и жемчугом. По всей средневековой Европе прядение считалось «наиболее приличным» времяпровождением для знатных женщин. Как тут не вспомнить сказку о Спящей Красавице, где королевской (!) дочери грозит реальная опасность уколоться веретеном, когда она подрастёт и примется прясть. А вот фрагмент из нашей летописи ХII века, содержащей похвалу богатой домохозяйке: «…руце своя простирает на полезная, локти свои утверждает на веретено…» – и далее сказано, что её мужу даже в дальней поездке не о чем беспокоиться – все домашние будут одеты.

Что же касается наиболее отдалённых времён, – мы уже знаем, что наряду с «мужскими домами», где мужчины рода внушали мальчикам различные чисто мужские премудрости, мистические и повседневные, у древних славян существовали и «женские дома», где старшие женщины обучали девочек женской магии и ремеслу, в том числе прядению и ткачеству. Слова «магия» и «ремесло» стоят здесь рядом по праву. Ведь прядильщица или ткачиха (как и кузнец, строитель, гончар…) создаёт форму (нить) из бесформенного (комок волокна), определённым образом «организует пространство», заполняя пустое место тканью, а значит, деятельно участвует в длящемся «сотворении мира».

Не случайно многие и многие древние народы делали хозяевами и хранителями судеб не Богов, а Богинь, сидящих за прялками или за ткацким станком. Нити человеческих судеб выпрядали хеттские, греческие, римские, скандинавские Богини. Долгане и эвенки, живущие на севере нашей страны, представляют судьбы в виде невидимых нитей, тянущихся к небесам от головы каждого человека. А в Африке, согласно верованиям дагомейцев, Богиня предсказательница судьбы является дочерью (по другим версиям – матерью) Богини покровительницы прядильщиц…

Существовали подобные верования и у славян. О том, что и для нас судьба была некогда вполне вещественной «нитью», свидетельствует хотя бы до сих пор бытующее выражение «связать свою судьбу» с кем-то или чем-то. Древние (да и не очень древние) славяне считали: льняная нить, которой перевязывали («повивали») пуповину младенца, накрепко, на всю жизнь «прививала» к нему его Долю – маленькое Божество личной судьбы, даруемое каждому человеку Матерью Ладой, старшей Рожаницей, Богиней космического порядка вещей (подробнее см. в главе «Род и Рожаницы»). А покровительницей прядения и ткачества у наших языческих предков была Макошь (см. главу «Мать Земля и Отец Небо»), которую некоторые исследователи считают без преувеличения хозяйкой судеб – великой Богиней Земли…

Вот какую поистине «космическую» нить пряли наши прапрабабушки и, надобно думать, прекрасно это осознавали. Нелёгкий повседневный труд был для них своего рода священнодействием, а вовсе не нудной обязанностью, как может показаться современному человеку.

Прялка была неразлучной спутницей женщины. Чуть позже мы увидим, что славянские (и не только славянские) женщины умудрялись прясть даже… на ходу, например в дороге или присматривая за скотиной. А когда осенними и зимними вечерами молодёжь собиралась на посиделки, игры и танцы обыкновенно начинались лишь после того, как иссякали принесенные из дому «уроки» (то есть работа, рукоделие), всего чаще – кудель, которую следовало спрясть. На посиделках парни и девушки приглядывались друг к другу, завязывали знакомства. «Непряхе» здесь не на что было надеяться, будь она хоть первой красавицей. Начать веселье, не завершив «урока», считалось немыслимым делом. Случалось, что парень, желая скорее заполучить свою избранницу для танцев, пытался поджигать кудель на её прялке. А если были причины надеяться на взаимность – мог вовсе отнять прялку и не возвращать, пока девушка его не поцелует…

Рассмотрим теперь то сырьё, из которого славянские женщины пряли нити и ткали материи.

Языковеды свидетельствуют: «полотном» древние славяне называли далеко не всякую ткань. Во всех славянских языках это слово обозначало только льняную материю (подробнее об этом см. ниже, в главе «Разновидности и названия тканей»).

Судя по всему, в глазах наших пращуров никакая рубаха не могла сравниться с льняной, и удивляться тут нечему. Зимой льняная ткань хорошо согревает, летом даёт телу прохладу. Знатоки народной медицины утверждают, что льняная одежда охраняет человеческое здоровье. Недаром величает лён старинная загадка, записанная в ХIХ веке В. И. Далем: «Били меня, колотили, во все чины производили, на престол царём посадили…»

Историки пишут, что лён, «одомашненный» ещё в Шумере, Персии и Древнем Египте, был одним из древнейших культурных растений Азии и Европы. Согласно древнеримским свидетельствам, в I веке нашей эры лён разводили галлы (кельтское население современной Франции) и германцы: у этих племён льняная одежда считалась достоянием женщин и привилегией знати. Действительно, «драгоценным» называют лён скандинавские мифы. Заслуженной любовью пользовался лён и у народов Руси, славянских и неславянских, и притом с незапамятных времён. Достаточно сказать, что семена культурного льна и части деревянной прялки были обнаружены археологами у озера Воже (нынешняя Вологодская область) при раскопках поселения, относящегося ко II тысячелетию до нашей эры. С археологическими находками вполне согласуются и замечания наших летописей, и сообщения арабских писателей-путешественников, приезжавших в гости к славянам и финно-уграм и отмечавшим у них «прекрасную одежду из льна». Упомянем ещё, что, по мнению этимологов (учёных, занятых выяснением происхождения разных слов и выражений), древнерусское слово «лён» не было заимствовано из каких-то других языков. Латинское «линум», греческое «линон», английское «линен», ирландское и норвежское «лин», латышское «лини», литовское «линай», древнепрусское «линно» доводятся ему не предшественниками, а равноправной роднёй: общий корень теряется во мраке веков…

Об урожае льна гадали заранее («бельё зимой долго не сохнет – льны не хороши будут…»), а самый сев, происходивший обычно во второй половине мая, сопровождался священными обрядами, призванными обеспечить добрую всхожесть и хороший рост льна. В частности, лён, как и хлеб, сеяли исключительно мужчины. Помолившись Богам, они выходили в поле нагими и несли посевное зерно в мешках, сшитых из старых штанов (подробнее о смысле подобных действий см. в главе «Хлеб»). При этом сеятели старались ступать широко, раскачиваясь на каждом шагу и мотая мешками: по мнению древних, так должен был колыхаться под ветром рослый, волокнистый лён. И конечно, первым шёл всеми уважаемый, праведной жизни человек, которому Боги даровали удачливость и «лёгкую руку»: чего ни коснётся, всё растёт и цветёт.

Особое внимание уделялось фазам Луны: если хотели вырастить долгий, волокнистый лён, его сеяли «на молодой месяц», а если «полный в зерне» – то в полнолуние.

И есть все основания думать, что на засеянном льняном поле устанавливали маленькие изваяния Перуна: такие изваяния, деревянные и металлические, снабжённые снизу специальным штырьком для втыкания, найдены археологами. Перун, Бог Грозы, должен был вовремя полить юные растения животворным дождём…

Но если лето оказывалось чрезмерно сырым, лён зарастал сорняками, и требовалась прополка. С неё-то и начиналась женская забота о льне.

Когда у растений бурели головки (что говорило о созревании семян), их выдёргивали с корнем. Чтобы отделить семена (из них делали пищевое масло) от волокнистого стебля, ещё в начале ХХ века в разных местах России коробочки отрывали руками, либо топтали ногами, либо молотили теми же орудиями, что и хлеб: дубинками, цепами, вальками, «лапами» – изогнутыми тяжёлыми и очень прочными палками, вырезанными из «копани» – ствола дерева вместе с корнем. «Лапа», как полагают учёные, сохранилась на Русском Севере со времён расселения там жителей древнего Новгорода.

Далее требовалось освободить волокна от склеивающих веществ, которые придают живому стеблю упругость и прочность. Этого достигали одним из двух способов. В южных землях Руси, а также в районе современных Великих Лук лён «стлали» – тонким слоем раскладывали на влажном лугу и выдерживали в течение пятнадцати-двадцати дней. Делалось это в сентябре или октябре: в южных областях в это время ещё достаточно тепло и часто выпадает роса, благоприятствующая расслаиванию волокон. В районах с более суровым климатом (Псков, Ярославль, современная Вологодская область) лён чаще «мочили» – опускали связками в пруд, болото или специальную яму, вырытую в низине. Использовалась только стоячая вода. Обработанный лён сушили, затем мяли, отделяя волокно от «кострики» – посторонних тканей стебля. Сохранились старинные мялки, которые дробили и плющили стебли между двумя деревянными брусками, зачастую ребристыми. Иногда лён ещё дополнительно толкли в ступах.

Чтобы окончательно вышелушить кострику, а также отделить тонкое, нежное волокно от более короткого и жёсткого (оно шло на пряжу для изготовления мешковины и других тканей не самого высшего сорта), лён трепали. Остатки деревянных «трепал» найдены археологами при раскопках древней Ладоги в слоях VII–IХ веков.

Подсчитано, что вес чистого волокна составляет всего лишь пятую часть веса стеблей.

И наконец, чтобы хорошо рассортировать волокно и разгладить его в одном направлении для удобства прядения, лён чесали. Делали это с помощью больших и малых гребней, иногда специальных – в частности, большой костяной гребень найден археологами на городище ХII века, – но иногда и теми же самыми, которыми расчёсывали волосы. Памятуя, что нам известно о магических свойствах волос (см. главу «Коса и борода»), можно добавить несколько важных штрихов к нашим замечаниям о магическом смысле прядения.

После каждого прочёсывания гребень извлекал грубые волокна, а тонкие, высокосортные – куде ’ ль – оставались. Слово «кудель», родственное прилагательному «кудлатый», существует в том же значении во многих славянских языках. Процесс чесания льна назывался ещё «мыканьем». Это слово родственно глаголам «смыкать», «размыкать» и означает в данном случае «разделение». (Сравним «мыкать горе», «мыкаться» – эти слова как бы говорят о бесплодных попытках вырваться, отделаться от чего-то.) Кудель называлась поэтому также «мычкой»: вероятно, имелось в виду, что это «отдельные», «избранные» волокна.

Готовую кудель можно было прикреплять к прялке – и прясть нить. Легко сказать! Но если задуматься, какой великий каждодневный труд стоит за короткими строчками этой главы!..

С коноплёй человечество познакомилось, скорее всего, раньше, чем со льном. По мнению специалистов, одним из косвенных доказательств тому служит охотное (по сравнению с льняным) употребление в пищу конопляного масла. Кроме того, некоторые народы, к которым культура волокнистых растений пришла через посредство славян, заимствовали у них сначала именно коноплю, а лён – уже позднее.

Само слово «конопля», как утверждают лингвисты, попало в русский язык из латыни («канапис», «каннабус»); в свою очередь, древние римляне заимствовали его из языка ещё более древних шумеров («кунибу»). Вообще, термин, обозначающий коноплю, знатоки языков совершенно справедливо именуют «странствующим, восточного происхождения». Вероятно, это прямо связано с тем, что история использования людьми конопли уходит в первобытные времена, в эпоху, когда не было земледелия…

Учёные пишут, что на территории нашей страны это растение распространялось из Средней Азии, Юго-Восточной Европы или даже из Китая. Уже скифы (V век до нашей эры) знали коноплю – дикую и посевную; из семян готовили опьяняющий напиток, а из волокон (прямых свидетельств нет, но можно предположить) – верёвки, необходимые скотоводам. Древние фракийцы, соотечественники легендарного Спартака, ткали из конопляного волокна отличные одежды, похожие на льняные.

Дикая конопля встречается и в Поволжье, и на Украине. Славяне с древнейших пор обращали внимание на это растение, дающее, подобно льну, и масло, и волокно. Во всяком случае, в городе Ладога, где в числе пёстрого по этническому составу населения жили и наши предки славяне, в слое VIII века археологами обнаружены зёрна конопли и конопляные («пеньковые») верёвки, которыми, согласно сообщениям старинных авторов, славилась Русь. Вообще, учёные полагают, что конопля первоначально использовалась именно для витья верёвок и лишь впоследствии стала применяться для изготовления тканей. Любопытное тому подтверждение – рыбаки озёр Ильмень и Псковского буквально до последнего времени предпочитали пеньковые сети: рыба, говорили они, охотней идёт на запах конопляного волокна…

Ткани из конопли назывались у наших предков «замашными» или «посконными» – то и другое по названию мужских растений конопли. Именно в мешки, сшитые из старых «замашных» штанов, старались класть конопляное семя во время весеннего сева (подробнее об обрядах, сопровождавших сев, см. в главах «Лён» и «Хлеб»).

Коноплю, в отличие от льна, убирали («тягали», «дёргали») в два приёма. Сразу после цветения выбирали мужские растения, а женские оставляли до конца августа в поле – «донашивать» маслянистые семена. Уже было сказано, что пищевое конопляное масло ценилось; по несколько более поздним сведениям, коноплю на Руси выращивали не только на волокно, но и специально на масло. Обмолачивали и стлали-мочили (чаще мочили) коноплю почти так же, как лён, но вот мялкой не мяли, а толкли в ступе пестом.

Все помнят сказку Х. К. Андерсена «Дикие лебеди» и чудесные рубашки из крапивного волокна, которые сестрица Элиза плетёт для одиннадцати братцев, надеясь избавить их от злых чар. Схожие мотивы присутствуют и в русских сказках. Вряд ли народная фантазия приписала бы крапивным рубашкам такую сверхъестественную силу, не будь крапивное волокно одним из древнейших. Об особенной святости всего сделанного по «праотеческим» рецептам (полученным, как правило, непосредственно от самих Богов), об опасности отступления от освящённых временем традиций говорится в главах «Кузница и мельница», «Огонь Сварожич». Другое дело, во времена Андерсена древний миф успел подзабыться, и потому-то для достижения нужного эффекта пришлось сделать обычную крапиву «кладбищенской».

Вряд ли не были сложены о крапиве легенды, объявлявшие её волокно, подобно другим полезным веществам, подарком Богов; во всяком случае, ещё в каменном веке по берегу Ладожского озера из неё плели рыболовные сети, и эти сети найдены археологами. Некоторые народы Камчатки и Дальнего Востока и сейчас поддерживают эту традицию, а вот ханты не так давно изготовляли из крапивы не только сети, но даже и одежду. Кроме того, известно, как хорошо сохраняются в детских играх многие архаические элементы, зачастую уже утраченные во «взрослом» быту. Чего стоит хотя бы всем известное восклицание «чур меня!» – призыв о помощи, обращённый к давно умершему и обожествлённому предку. Так вот, в рязанских деревнях ещё в начале ХХ века девочки не выпрашивали у матерей лоскутков и ниток, чтобы сшить платьица куклам: подобно сказочной Элизе, они сами пряли и ткали их из крапивы…

Впрочем, по мнению специалистов, крапива – очень неплохое волокнистое растение, да и встречается повсеместно рядом с жильём человека, в чём каждый из нас и убеждался неоднократно, в полном смысле слова, на собственной шкуре. «Жигучкой», «жигалкой», «стрекавой», «огнём-крапивой» величали её на Руси. Само слово «крапива» (древние славяне произносили «крОпива», а также с перестановкой букв: «кОПРива») учёные считают родственным глаголу «кропить» и существительному «кроп» – «кипяток»: кто хоть раз жёгся крапивой, тому пояснений не требуется (кстати, сюда же, из-за разлетающихся семян, относится и «укроп»). Другая ветвь родственных слов указывает на то, что крапива считалась годной для прядения. К сожалению, прямых находок «крапивных» тканей Древней Руси пока нет, только косвенные соображения (см. главу «Разновидности и названия тканей»).

…«Повесть временных лет», известнейшая древнерусская летопись, рассказывает о том, как легендарный князь-полководец Олег, возвращаясь с победой из-под Царьграда, велел на некоторых из своих кораблей поднять «кропиньные» паруса. В других летописях это слово выглядит чуть иначе: «кропинные», «кропивные». Что имели в виду летописцы – «крапивную» ткань или разновидность трофейного шёлка – коприну? Учёные спорят…

О том, как наши предки использовали липовое (и не только липовое) лыко, частично будет рассказано в главе «Лапти». Однако доступный растительный материал, легко расчленяемый на волокна, с давних пор привлекал внимание людей и как сырьё для работы иного рода. Вероятно, первоначально из лыка, как и из конопли, стали делать верёвки. Например, такие, как верёвки для рыболовных сетей, найденных археологами в Приладожье: люди, сплетшие их, жили в каменном веке. Лыковые верёвки упоминаются в мифологии скандинавов. Но, по свидетельству древних авторов, ещё до нашей эры из лыка также делали грубую ткань: римские историки упоминают германцев, в непогоду надевавших «лыковые плащи».

А теперь попробуем вспомнить: что такое «рогожа»? В Словаре С. И. Ожегова, вышедшем в 1949 году, сказано: «грубый плетённый из мочала материал для упаковки». Словарь В. И. Даля (1882) называет рогожу ещё «рогозой» и «рогозиной» и трактует её как «ткань, плетёнку… из рогозы, куги, или из мочал». Рогоза, куга – это всем известное растение рогз. Оно водится по берегам болот и озёр, его часто ошибочно называют «камышом».

Такая разница в объяснениях, предлагаемых двумя именитыми авторами, говорит о том, сколь многое успело забыться, уйти за неполных сто лет. Этимологи в связи с рогожей никаких лык и мочал не упоминают вообще: для них очевидно, что рогожу делали из волокон рогоза, который, в свою очередь, сохранил это название с незапамятно древних, «праевропейских» времён. Как и «лён» (подробнее см. в одноимённой главе), слово «рогоз» имеет родственников в иных языках, но само ниоткуда не было заимствовано.

Ткань, сделанная из волокон рогоза, а позже и из мочала – рогожа – использовалась у древних славян в основном для хозяйственных целей. Одежда из такой ткани в ту историческую эпоху была не просто «непрестижной» – она была, прямо скажем, «социально неприемлемой», означая последнюю степень бедности, до которой мог докатиться человек. «В рогожу одеться, от людей отречься», – предупреждает пословица, записанная В. И. Далем в ХIХ веке, когда нужда часто стучалась в крестьянские избы: даже в нелёгкие времена такая нищета считалась постыдной. Что же касается древних славян, то человек, одетый в рогожу, был либо удивительным образом обижен судьбой (чтобы так обнищать, требовалось разом утратить всех родственников и друзей), либо был изгнан семьёй, либо это был безнадёжный дармоед, которому всё равно, лишь бы не работать. Словом, человек, имеющий голову на плечах и руки, способный трудиться и при этом одетый в рогожу, симпатий у наших предков не вызывал.

Единственным допустимым видом рогожной одежды был плащ от дождя; быть может, такие плащи и видели римляне у германцев. Нет причин сомневаться, что пользовались ими и наши предки славяне, столь же привычные к непогодам. Ещё в ХIХ веке русский крестьянин, застигнутый в поле дождём, укрывался рогожной накидкой, сшитой углом, да похваливал: «Рогожка рядная (то есть самая реденькая) – что матушка родная!»

Тысячелетия верой и правдой служила рогожа, а появились новые материалы – и в один исторический миг мы позабыли, что это такое.

Многие авторитетные учёные полагают, что шерстяные ткани (в том числе и у славян) появились гораздо раньше льняных или посконных: человечество, пишут они, сперва научилось обрабатывать шкуры, добытые на охоте, затем древесную кору и лишь позже познакомилось с волокнистыми растениями. Так что самая первая на свете нить, скорее всего, была шерстяной. По мнению этих исследователей, «первенство» шерсти подтверждается традиционным использованием шерстяных ниток для вышивки и приверженностью шерстяным тканям в различных деталях женской одежды (например, понёвах): известно, каким устойчивым консерватизмом отличался женский наряд. Кроме того, магический смысл меха (подробнее см. в главе «Верхняя одежда») вполне распространялся и на шерсть.

Шерсть в древнеславянском хозяйстве была в основном овечья. Считается, что овца была одомашнена несколько тысячелетий назад в Передней Азии и Египте. В курганах на реке Оке найден кусочек шерстяной ткани, оказавшийся в земле не позже 1000 года до нашей эры. Наши предки стригли овец пружинными ножницами, не особенно отличавшимися от современных, предназначенных для этой же цели. Ковали их из одной полоски металла, рукоятку выгибали дугой. Славянские кузнецы умели делать самозатачивающиеся лезвия, не тупившиеся при работе.

Историки пишут, что до появления ножниц шерсть, по-видимому, собирали во время линьки, вычёсывали гребнями, срезали острыми ножами либо… наголо брили животных, благо бритвы были известны и использовались. Брить, кстати, можно было и снятые шкуры, необходимые для кожевенного производства; в некоторых случаях это делается и до сих пор.

Чтобы очистить шерсть от мусора, перед прядением её «били» специальными приспособлениями на деревянных решётках, разбирали руками или чесали гребнями – железными и деревянными. Любопытный рассказ сохранила скандинавская сага, повествующая о событиях Х века. Взрослый мужчина постоянно заставлял мальчика чесать ему спину. В конце концов подросток взбунтовался и «почесал» взрослого железным гребнем для шерсти. Унизительная обязанность на этом для него завершилась…

Кроме наиболее распространённой овечьей, использовали козью шерсть (особенно уважали козий пух), коровью и собачью. Коровья шерсть, согласно несколько более поздним материалам, шла, в частности, на изготовление поясов и одеял. А вот собачью шерсть с древнейших времён и по сей день считают целебной, и, видимо, не зря. «Копытца» (см. главу «Обувь») из собачьей шерсти носили люди, страдавшие ревматизмом. А если верить народной молве, с её помощью можно было избавиться не только от хвори. Если сплести из собачьей шерсти тесёмку и повязать себе на руку, на ногу либо на шею – считалось, самый свирепый пёс не набросится… Что ж, надо думать, «испытанное средство» порой действительно прибавляло боязливому человеку уверенности в себе, и злые собаки чувствовали это на расстоянии…

Прежде чем подготовленное волокно превращалось в настоящую нить, годную, чтобы вставить её в ушко иголки или заправить в ткацкий станок, следовало: выдернуть из кудели длинную прядь; скрутить её покрепче, чтобы не расползалась при малейшем усилии; намотать.

Простейший способ скрутить вытянутую прядь – это прокатать её между ладонями или на колене. Полученная таким образом нить называлась у наших прабабушек «верчь» или «сучанина» (от слова «сучить», то есть «свивать»); её употребляли на тканые подстилки и половики, не требовавшие особенной прочности. В словарях древнерусского языка эти слова не приводятся. Тем не менее учёные пишут, что верчь, несомненно, наиболее примитивная и древняя форма прядения и, вероятно, в интересующую нас эпоху уже была архаизмом.

Нынешние сельские хозяева, решившие возрождать домашнее прядение (в основном, конечно, из шерсти домашних животных), по большей части пользуются так называемыми самопрялками разных конструкций, с ручным, ножным и электрическим приводом: они скручивают нить вращением колеса. Подобные устройства (кроме электрических, конечно) иногда приходится видеть и в фильмах из «былинных» времён. Между тем специалисты указывают, что самопрялка (ручной вариант её употреблялся ещё древними римлянами) вошла в обиход на Западе около 1480 года. Когда она попала в Россию, в точности не известно, – во всяком случае, не позже ХVII века. Что же касается древних славян, они пряли иным способом – на веретене.

Именно веретено, а не всем знакомая и известная прялка, является главным инструментом в подобном прядении. Веретёна изготавливали из сухого дерева (предпочтительно из берёзы) – возможно, на токарном станке, хорошо известном в Древней Руси. Длина веретена могла колебаться от 20 до 80 см. Один или оба конца его заострялись (вспомним наколотый палец Спящей Красавицы); недаром существует характерное слово «веретенообразный» – веретено имеет эту форму и «голое», без намотанной нити. На верхнем конце иногда устраивалась «бородка» для завязывания петли. Кроме того, веретёна бывают «низовые» и «верховые», смотря по тому, на какой конец деревянного стержня надевали пряслице – глиняный или каменный просверленный грузик. Эта деталь была необыкновенно важна для технологического процесса и вдобавок неплохо сохранилась в земле. Недаром пряслицам посвящены научные статьи и целые книги. Для чего же они нужны?

Корень русского слова «веретено» уходит в глубочайшую индоевропейскую древность, и во всех мало-мальски родственных языках, современных и древних, означает «нечто вращающееся». Действительно, при прядении веретено усердно вращалось, скручивая нить, причём так, что в руках опытной пряхи, по стихам А. С. Пушкина, даже «жужжало». Пряслице же служило маховичком, помогавшим разогнанному веретену кружиться долго и быстро, что было необходимо для сильного и равномерного скручивания пряди волокон, вытянутых из кудели. Скрученная нить затем подматывалась на веретено и захлёстывалась петелькой на его верхнем конце, чтобы не разматывалась и не соскакивала. И снова вытягивали из кудели длинную – в размах рук (её так и называли «саженью», от слова «сягать», «досягать» – «тянуться», «дотягиваться») – прядь и скручивали быстрым вращением веретена. Подматывали, захлёстывали у «бородки» петелькой…

Казалось бы, от маховичка-пряслица, надетого на веретено, технической мысли человека оставался всего один шаг до маховика-колеса самопрялки, приводимого в движение усилием руки (как в Древнем Риме) или ноги. На деле для этого потребовались века; если вслушаться, слово «самопрялка» отражает некоторое удивление: «Подумать только, сама прядёт!»

Древнейшие пряслица, найденные в славянских землях, датируются каменным веком. До Х века их делали из обожжённой глины, позже появляются выточенные из розового и красного камня – шифера, который добывали на территории нынешней Украины, у города Овруч (летописный Вручий). Здесь расположено единственное в Европе месторождение такого камня. По мнению учёных, славяне, освоив камнерезное дело, сперва делали пряслица из любого подходящего мягкого камня – например, серого шифера. Однако впоследствии овручские мастера «монополизировали» производство. Удобные и изящные пряслица расходились отсюда буквально по всей Европе, от рек Одера и Варты на западе до Cредней Волги, от Ладоги на севере до Роси и Ворсклы. Вытачивая каменные пряслица, овручские мастера старательно повторяли наиболее удачную форму глиняных – биконическую, то есть грузик как бы состоял из двух усечённых конусов, соединённых широкими основаниями. Весили пряслица в среднем около 16 г, высоту имели от 4 до 12 мм, внешний диаметр – от 10 до 25 мм, диаметр отверстия для веретена был 6– 10 мм. Если веретено оказывалось слишком узким, его обматывали ниткой, чтобы не проскальзывало при вращении. Шифер – мягкий камень; на образцах, найденных археологами, остались потёртости от нитей, подложенных древними мастерицами.

Есть основания думать, что женщины очень дорожили пряслицами: тщательно метили их, чтобы ненароком не «поменяться» на посиделках, когда начинались игры, танцы и возня. На пряслицах выцарапывали личные метки, а после распространения письменности – подписывали свои имена. На одном шиферном пряслице, найденном в Вышгороде близ Киева, чуть не с Х века сохранилась и дошла до нас надпись: «Потворин пряслень». Другое, видимо, было подарено парнем любимой девушке. На нём с величайшей аккуратностью выцарапано: «невесточь» – «невестин».

В ХIII веке пряслица из каменных снова становятся глиняными: монгольские захватчики разорили овручские мастерские…

Слово «пряслице», укоренившееся в научной литературе, вообще говоря, неверно. «Пряслень» – вот как произносили древние славяне, и в таком виде этот термин всё ещё живёт там, где сохранилось ручное прядение. «Пряслицем» же называли и называют прялку (о которой речь будет чуть ниже). Ведущие археологи ещё в 40-е годы ХХ века предлагали устранить путаницу в терминологии, но ошибочная традиция держится с упорством, достойным лучшего применения.

У всех славянских и финно-угорских народов Восточной Европы прядущие тянут нить из кудели левой рукой, а правой вращают веретено. На Кавказе и в Средней Азии поступают наоборот. А вот айсоры (потомки древних ассирийцев) и тянут, и вертят одной правой рукой: веретено у них сучит и мотает одновременно.

Любопытно, что пальцы левой руки (большой и указательный), дёргающие пряжу, как и пальцы правой руки, занятые веретеном, приходилось всё время смачивать слюной. Чтобы не пересохло во рту – а ведь за прядением нередко ещё и пели, – славянская пряха ставила подле себя в мисочке кислые ягоды: клюкву, бруснику, рябину, калину…

Собственно прялкам («пряслицам» по-древнерусски), древним и не очень, тоже посвящена обширная научная литература. Достаточно сказать, что орнаменты русских прялок даже ХIХ века буквально пестрят чисто языческими символами: «громовыми знаками», изображениями «белого света». Эти знаки можно видеть на иллюстрациях к главам «Перун Сварожич», «Даждьбог Сварожич».

И в Древней Руси, и в Скандинавии времён викингов бытовали переносные прялки: кудель привязывали или прикалывали к одному её концу (если он был плоским, лопаточкой), либо насаживали на него (если он был острым), либо укрепляли как-то ещё (например, в рогульке). Другой конец вставляли за пояс – и женщина, придерживая пряслице локтем, работала стоя или даже на ходу, когда шла в поле, гнала корову, приглядывала за гусями… Дома, вынув из-за пояса, нижний конец прялки втыкали в отверстие лавки или специальной доски – «донца».

Каждый тип переносных прялок имел достаточно чёткую географическую область распространения, что, как выяснилось, точно совпадает с границами расселения больших групп племён, сложившихся в Восточной Европе ещё в каменном веке. Это северные лесные племена (лопатообразные прялки), земледельцы юго-запада (палкообразные прялки с острым верхним концом) и степные племена юго-востока (рогулькообразные). Практически уже в наше время учёные-этнографы успели зафиксировать разновидности переносных прялок и описать места их распространения – то и другое не слишком изменилось за множество минувших веков.

Одновременно – и тоже с незапамятных пор – использовались и цельные, неразъёмные прялки. Для такого изделия требуется заготовка, повторяющая очертания прямого угла, – использовалась «копань». Одной такой прялке, найденной на реке Модлоне (Вологодская область), ни много ни мало три тысячи лет…

Ниточка традиции, тянувшаяся к нам буквально от первобытных костров, оборвалась лишь в ХХ веке. И кто решится сказать, что «ниточка» здесь – всего лишь для «красного словца»?

Учёные пишут: прежде чем освоить настоящее ткачество, человечество, по-видимому, в совершенстве освоило разного рода плетение. В самом деле, «настоящее» тканьё – технически сложный процесс, подразумевающий, во-первых, разделение нитей на основу и уто ’ к (уток – нить, пропускаемая под прямым углом к нитям основы), а во-вторых, разделение самих нитей основы на две или более групп (самое простое – пополам, на чётные и нечётные), которые можно разводить под углом друг к другу. Этот угол называется «зев» и служит для продёргивания утка.

Наиболее простые и древние виды плетения, начиная с элементарной «косички», ни того ни другого признака не содержат. В более сложных появляется нечто вроде утка, так что специалисты называют такое плетение «полутканьём». Затем гениальные мастера древности изобрели приспособления для совсем уже «настоящего», с утком и зевом, тканья узких полос – поясов, тесёмок и лент. И наконец, были изобретены ткацкие станы – вертикальные, а потом и горизонтальные. Изобретению вертикального ткацкого стана учёные придают не меньше значения, чем появлению металлического оружия и морских кораблей: без него «культурная революция» древности была бы равно невозможной. Однако обо всём по порядку.

Девочки младших классов школ до сих пор развлекаются на переменах игрой «в ниточки». Между растопыренными пальцами рук натягивается шнурок или резинка; двое играющих стараются переставить пальцы так, чтобы получилась наиболее красивая и сложная геометрическая фигура. Нельзя исключать, что в этой игре сохранился отголосок древнего способа плетения, или «дёргания», тесьмы. «Дёргали» её также вдвоём, причём одна работница держала конец готовой тесьмы и затягивала плетение, а вторая подставляла пальцы, на которые надевали петельки сплетаемых нитей. Переставляя петли, получали узор – любой, насколько хватало фантазии и количества нитей.

По заключению специалистов, за день можно было «надёргать» до 4,5 м тесьмы.

Такую узенькую тесьму использовали на «гашники» (см. главу «Штаны»), на «оборы» (см. главу «Лапти») или для обшивки понёв (см. главу «Понёва»), на петлицы для пуговиц. Подобный способ плетения отмечен этнографами не только у славян, но и у финнов, – по мнению учёных, это говорит о его широком распространении в древности. Действительно, при раскопках найдены фрагменты «дёрганых» шнурков и тесёмок. Тесёмки из толстых шерстяных нитей использовались, в частности, для изготовления браслетов.

Существовали и другие виды плетения, позволявшие получать более широкие полосы тесьмы (на поясок или головную повязку), и притом трудясь в одиночку; однако они требовали большого внимания, иначе легко было запутаться в многочисленных нитях и испортить узор.

Интересный и, по-видимому, очень древний способ плетения, называемый специалистами «полутканьём», дожил в Рязанской области до 30-х годов ХХ века. В главе «Крапива» было рассказано, что в этих местах девочки сами пряли нитки для шитья кукольных платьиц. Так вот, играя, они учились не только прясть, но и ткать, хотя бы и весьма примитивным способом – цепляя нити основы на пальцы собственных босых ног. Другие концы нитей привязывались к пояску. Подобный способ «полутканья» так и называется – «на ноге». «Полутканьё» же – потому, что здесь уже есть разделение утка и основы, но нет другого признака – ткацкого зева: уток просто проводился между нитями основы, как при штопке. Уток, кстати, был шерстяным, красным или чёрным: получался клочок ткани, напоминавший материю «взрослых» понёв. Девочки и делали из него понёвы для кукол.

Что же касается «настоящего» тканья, то одним из распространённых видов его было так называемое тканьё на дощечках. Использовались квадратные дощечки, деревянные или костяные, с четырьмя отверстиями – по одному в каждом углу. В отверстия пропускались нити основы; легко убедиться, что зев был равен длине стороны дощечки. Такие дощечки (вырезанные из кости) найдены археологами под Москвой при раскопках поселения ХI века, но эта дата – явно не самая ранняя: например, в Дании найдено такое же устройство, которым пользовались во II тысячелетии до нашей эры, да и в европейской части России ткацкие дощечки встречают вместе с вещами каменного века.

Пользоваться дощечками удобно и просто. Для того чтобы поменять местами верхние и нижние нити, достаточно повернуть дощечку на 90 градусов в ту или другую сторону; при этом сменяется четвёртая часть основы. Сколько угодно называйте такой способ ткачества примитивным – учёные всё равно считают его одним из гениальных изобретений человечества, и они правы, конечно. В самом деле, он даёт возможность получить довольно широкую полосу ткани. Нити утка и основы бывают самых разных цветов; дощечки поворачиваются в любую сторону и в каком угодно порядке, нити перекручиваются, – словом, создаются почти ничем не ограниченные по сложности узоры. На дощечках наши предки ткали тесьму, пояса, ленты для лямок или оторочки одежд. Эти изделия были не только очень красивы, но и исключительно прочны. В средние века техника тканья «на дощечках» была доведена поистине до совершенства. Например, в христианских монастырях изготавливали декоративные ленты из шёлка с вытканными на них словами молитв. Ими перевязывали драгоценные рукописи.

При способе тканья «на бёрдечке», тоже предназначенном для изготовления не слишком широких лент и полос, использовалось подобие ручного ткацкого станочка. Бёрдечко, бёрдо – нечто вроде гребня, закрытого с обеих сторон. Каждая трость (зубец гребешка) имеет поперечное отверстие: половина нитей основы проходит в эти отверстия, половина – между тростями. Качая бёрдечко вверх-вниз, меняют ткацкий зев и пропускают уток.

Наконец, нельзя не упомянуть ещё об одном, с позволения сказать, ткацком приспособлении: это – «живой стан». Исследователи пишут, что так ткали ленты и пояса, вероятно, ещё в эпоху матриархата, ибо этот способ требует участия не менее десятка женщин и большой дисциплины. Десять женщин, как и при «дёргании», надевали на пальцы петли основы и по команде меняли зев, а одиннадцатая протаскивала уток.

Термины ткацкого дела, и, в частности, названия деталей ткацких станков, звучат одинаково на разных славянских языках (например, на русском, чешском, польском, болгарском и сербском): по мнению языковедов, это свидетельствует о том, что «неткахами» наши далёкие предки ни в коем случае не были и, не довольствуясь привозными, сами выделывали прекрасные ткани. Археологи откопали тому и «вещественные доказательства». Так, при раскопках древних селений (в том числе и в наиболее ранних – VIII века – слоях города Ладоги) найдены довольно увесистые глиняные и каменные гирьки с отверстиями, внутри которых явно просматриваются потёртости от нитей. Учёные пришли к выводу, что это грузы, придававшие натяжение нитям основы на так называемых вертикальных ткацких станах.

Подобный стан представляет собой П-образную раму (кросна) – два вертикальных бруса (или толстые жерди с развилками на верхних концах), соединённые наверху перекладиной, способной вращаться. К этой перекладине прикрепляются нити основы, а в дальнейшем на неё наматывают готовую ткань – поэтому в современной терминологии её называют «товарным валом». Раньше употреблялось более емкое и красивое древнее славянское слово «навой». В нижней части вертикальных брусьев расположен «нитеразделительный пруток»: нити основы, через одну, проводятся над ним или под ним. Свободные концы их подматываются, скрепляются в пухлые связки, и к связкам подвешиваются те самые гирьки, чтобы основа оставалась туго натянутой и ткань получалась плотной. Кросна ставились наклонно, так что часть основы, оказавшаяся за нитеразделительным прутком, отвисала, образуя естественный зев. Каждая из этих задних нитей подвязывалась петелькой к ещё одной поперечной палочке: такая деталь в современной терминологии – «ремизка», по-древнерусски – «нит». Когда нит лежит на раме, ткачиха пропускает уток в естественный зев. Когда нит оттягивают на себя и вставляют в специальную вилку, передние и задние нити основы меняются местами – возникает искусственный зев, и уток пропускается снова. Если ткань льняная, это простейшее переплетение называется «полотняным», если же ткётся шерстяная материя, переплетение называют «суконным». Однако нитов бывает несколько, комбинации нитей основы подбираются разные. Древние ткачи прекрасно знали и умели делать более сложные переплетения, например «саржевые» и «атласные».

Станки, подобные описанному выше, бытовали в древности по всей Европе, в том числе и у скандинавов. Без изображения такого станка не обходится, кажется, ни одна иллюстрация, посвящённая домашнему быту эпохи викингов; реконструкции, выполненные на основе подлинных археологических находок, представлены в исторических музеях стран Скандинавии. Но не только в музеях. В некоторых местах, например в Дании, учёными-экспериментаторами выстроены целые «посёлки викингов», где исследователи живут вместе с семьями, пытаясь на собственном опыте познать быт далёкой эпохи и обращаясь к современным средствам лишь в случаях жизненной необходимости. Одеваются они исключительно в одежды из тканей, изготовленных на подобных станках. Отрезы таких тканей охотно покупают туристы: сделанные вручную из натуральных волокон, отбеленные и окрашенные без применения ядовитых химических веществ, «древние» ткани куда приятнее телу, да зачастую и прочней современных…

К чести нынешних славян, надо отметить, что быт своих далёких предков изучают таким образом не только скандинавские экспериментаторы, но и, например, чешские и словацкие.

В других разновидностях вертикального стана кросна ставились не наклонно, а прямо, а вместо нита использовались бёрдечки вроде тех, с помощью которых ткали тесьму. Бёрдечки подвешивали к верхней перекладине на четырёх бечевах и перемещали вперёд-назад, меняя зев. И во всех случаях проведенный уток «прибивали» к уже сотканной ткани специальной деревянной лопаткой или гребнем.

Следующим важным шагом технического прогресса явился горизонтальный ткацкий стан. Его немаловажное преимущество состоит в том, что ткачиха работает сидя, перемещая ниты-ремизки ногами, стоящими на подножках. По мнению учёных, такие станы появились у наших предков в IХ веке. Об этом свидетельствуют образцы тканей, изготовить которые, согласно оценке специалистов, можно было только на горизонтальном стане, а также находки деревянных деталей стана в соответствующих слоях. Исследования этих находок показали, что славянские мастера умело подбирали для каждой детали наиболее подходящую породу. Так, те, что испытывали значительную силовую нагрузку, делались из дуба, ясеня, клёна, сосны и берёзы: древесина этих пород прочна и к тому же хорошо полируется, что уменьшает трение и износ при работе. Части, не испытывавшие особых усилий, но зато подверженные трению (например, постоянно движущиеся блоки, на которых к потолку подвешивались лёгкие ниты), вырезали из более мягкой, но тоже хорошо полируемой древесины – например, из ольхи. Вообще говоря, даже в начале ХХ века домашний ткацкий стан в русской деревне не содержал ни одной детали, сделанной из металла…

Горизонтальный стан вряд ли был изобретением славян; во всяком случае, идея легко могла проникнуть извне, поскольку подобные устройства, притом весьма совершенные, использовались ещё в Древнем Египте. Другое дело, в Египте с появлением горизонтального стана ткачество скоро превратилось из домашнего промысла в настоящее ремесло: египетские ткани в большом количестве вывозились в Грецию и Рим. У славян же выделение ткацкого ремесла в профессию произошло сравнительно поздно. «Опонник», то есть профессиональный ткач, изготовитель тканей – «опон», впервые упоминается в летописи под 1216 годом…

Древнерусские горизонтальные ткацкие станы имели разное количество нитов, а следовательно, и управляющих ими подножек. При раскопках древнего Гродно в слое ХII века найдены обрывки шерстяной ткани, вытканной на стане с четырьмя подножками. Такие станы можно было заправлять на очень сложный узор.

Наши предки хорошо знали особую технику тканья, получившую на Западе наименование «гобеленной»; у нас её называли «закладной». При этом для утка берут нити разных цветов и пропускают их не во всю ширину ткани, а лишь в определённых местах – там, где должен быть расположен узор. В точке, где уток поворачивает назад, в ткани остаётся едва заметная щёлка. Такой приём был известен с древнейших времён в Египте, Индии и Китае, им пользовались в Средней Азии, на Кавказе, его знали финны Поволжья, болгары и другие народы; словом, и тут древние славяне вовсе не были «варварами», какими их изображают подчас.

Ещё один способ получения узорной материи называется «браньем» (от глаголов «брать», «выбирать»). Изготовленная таким образом ткань или изделия из неё назывались «браными». Эта техника позволяла украшать ткань своеобразным рельефным узором того же цвета, что основной фон, или другого (особенно любили наши предки белое с красным). Браная ткань отчасти похожа на вышитую, и действительно, бранье можно имитировать обыкновенной иглой.

Браную полосу иногда ткали отдельно и затем пришивали, скажем, к подолу рубахи, на грудь или на рукава. Однако гораздо более престижной считалась одежда, браная ткань для которой была выткана по мерке и узорные полосы не пришивались, а создавались на своих местах прямо на ткацком станке.

«Брали» следующим образом. Согласно заранее намеченному рисунку выбирали несколько групп нитей и каждую подвязывали петельками, чтобы легче было вовремя поднять. Такие группы составлялись для нескольких рядов, порою больше десятка – во всю глубину будущего узора. По заключению специалистов, чтобы разметить восьмирядный узор на ткани в двести пятьдесят нитей, требовалось около шести часов кропотливой работы. В дальнейшем, в процессе тканья, после прохождения утка, образовывавшего само полотно, не меняя зева основы, нити, выбранные для данного ряда, поднимали за петельки и подкладывали прутики или дощечки (из-за этого браная техника называлась также тканьем на прутиках или на досках), образуя дополнительный зев, и уток пропускался ещё раз. Если это был тот же самый уток, получался просто рельефный узор. Если второй уток шёл цветной нитью, узор становился цветным.

Понятно, что владение закладной или браной техникой было признаком мастерства; мастерство приходило к ткачихе с опытом и возрастом, но девочка-подросток, не умеющая толком «поставить кросна», пользовалась репутацией последней неумехи и белоручки.

Образцы браных тканей были найдены археологами на реке Угре в курганах ХII века – и это наверняка не самая ранняя дата. Техника бранья пользовалась большой популярностью у всех восточных славян, а также у их родичей и соседей – литовцев. Ещё в 30-е годы ХХ века домашние мастерицы Рязани делали браные полосы на продажу, а учёные-этнографы приезжали в деревни, где прямо в избе можно было купить для музея ткацкий стан, заправленный на узорное полотно…

Грустный процесс угасания древнейшей традиции хорошо прослеживается по словарям русского языка. Словарь В. И. Даля (1880) приводит слова «брань», «бранина», «браная ткань» в значении «узорочная, которая точе ’ тся (ткётся) не просто через нитку, а где основа перебирается по узору…» – и лишь в самом конце длинной статьи упомянуто, что «браным» иногда называется также «канвейное» шитьё – по канве. Словарь С. И. Ожегова (1949) в статье, посвящённой глаголу «брать», не приводит ничего относящегося к ткачеству; слово «браный» снабжено пометкой «стар.» и трактуется как «вытканный с узорами». А Словарь современного русского литературного языка, изданный в 1991 году, истолковывает «брань» как: 1) старинную узорчатую ткань; 2) старинную вышивку по канве. Вот и всё.

Наиболее ранний из трёх словарей приводит чуть ли не технологические подробности бранья; более поздний упоминает, что узоры на материи появлялись в процессе тканья; для самого современного материя стала просто «узорчатой» – то ли выткан этот узор, то ли нарисован, то ли набит, то ли вышит?..

Когда же у нас в России перейдут от громких патриотических слов к конкретным делам? И воссоздадут экспериментальную деревню, скажем, IХ века, времён летописного «начала Руси», где интересующиеся смогут увидеть древние кросна в работе, а не на музейной витрине, смогут приобрести на память кусочек ткани или тесьмы, сотканной по доподлинным археологическим образцам, а то и сами захотят научиться прясть и ткать на старинный лад?

Постановщики исторических фильмов о жизни древних славян нередко наряжают своих персонажей сплошь в одежды из сурового (то есть сохраняющего естественный цвет растительных волокон) полотна, полагая, видимо, что создают таким образом «колорит эпохи». Если бы, однако, кинематографисты проконсультировались у авторитетных учёных, те объяснили бы, что суровые холсты редко употреблялись нашими предками на одежду: прежде их по крайней мере белили.

Отбелке часто повергались ещё нити до заправки их в ткацкий станок, а уж готовые холсты – обязательно. Вот как мог выглядеть этот процесс в Древней Руси согласно этнографическим данным.

Для начала готовый холст или нити складывали в обширный котёл или горшок, заливали горячим щёлоком (раствором древесной золы в воде) и оставляли в тёплом месте на целую ночь. Древесная зола использовалась любая, кроме черёмуховой; шла в дело и зола от соломы, например от гречишной (гречиха была исключительно популярной культурой). Потом отстиранный от золы холст влажным раскатывали по траве на солнечном месте и смачивали водой в течение дня, чтобы лучше «выгорал». Иногда расстилали холсты и по сугробам в ясный морозный день. Считалось также, что хорошо отбеливает ткани роса; для этого холсты нередко оставляли расстеленными на всю летнюю ночь, и это служило поводом для ночных бдений и развлечения молодёжи – парни и девушки вместе ходили «зорить» холсты.

Третий этап отбеливания включал опять-таки стирку, а затем битьё специальными деревянными вальками: на некоторых сохранившихся экземплярах вырезан орнамент – древние языческие символы солнца и грома. В местах, где не использовались вальки, холсты мяли ногами.

«Зорили» и отбивали холсты порою по нескольку раз, добиваясь белого цвета. И наконец холст «золили»: мокрым складывали в бочку, щедро пересыпая золой, заливали горячей водой и кипятили, опуская в воду «разожжённые» (раскалённые) камни. О подобной технологии рассказано в памятниках ХVI века.

Ещё в начале ХХ века для отбелки холстов в домашних условиях русскими использовалась мука, сыворотка, отруби и даже… навоз. Археологам предстоит уточнить, какими именно средствами «домашней химии» пользовались тысячу лет назад наши далёкие предки. Но вот мнение специалистов: орудия и приёмы, употреблявшиеся древними славянами, очень близки, а порой совершенно аналогичны орудиям и приёмам, применявшимся в крестьянском хозяйстве вплоть до ХIХ-ХХ веков. Причём яркие примеры такого рода консерватизма даёт именно выделка тканей!

В полной мере относится это и к методам окрашивания материй. Найденные в курганах клочки древних одежд за тысячу, а то и больше, лет в земле стали, как правило, тёмно-коричневыми или чёрными; чтобы установить их первоначальный цвет, потребовались очень сложные лабораторные методы. К работе привлекали даже криминалистов, вооружённых необходимыми приборами. В результате оказалось, что домотканые одежды наших пращуров вовсе не были однообразно бело-серыми, как их нам рисуют порой не вполне знающие люди. Древние мастерицы поистине располагали всей гаммой красок: учёные легко составили список из более чем полусотни растений, способных дать им эти краски, – не говоря уже о различных минеральных и животных красящих веществах и о том, например, что овечья и козья шерсть сама по себе бывает разного цвета… Немного удивляет мнение некоторых авторов, полагающих, что тысячу лет назад славянам были известны свойства «лишь части» этих растений. Думается, правы, скорее, те, кто указывает: древние люди знали свойства деревьев и трав существенно полнее и лучше, чем они описаны в современных ботанических определителях. И следует ли отмахиваться от мнения языковедов, утверждающих, что древнерусский язык был гораздо богаче цветовыми обозначениями, нежели современный? Взять хотя бы оттенки красного цвета. Слово «багряный» сегодня ещё понимают, когда же произнесёшь «чермный», обязательно переспросят: «чёрный?..», а «червлёный» сочтут то ли «золотым», то ли «червивым»…

Вот какие растения использовались нашими предками для получения красного цвета: лебеда, сабельник, гречишник, корень лапчатки, зверобой, дерябка, сычужник… «Чермный» же и «червлёный» оттенки обязаны своими названиями «червецу» – насекомому, живущему на корнях и листьях некоторых трав. Красную краску давала и обожжённая охра, а также мягкий глинистый железняк, встречавшийся и в Новгородской земле, и на юге Руси.

В жёлтый цвет красили ткани с помощью купальницы, сурепицы, бессмертника, купавки, дрока (одна из его разновидностей так и называется – «дрок красильный»), серпухи, ястребинки, василька, манжетки, щавеля, череды, ириса, золотарника, лядвицы, прыгуна, коры дикой яблони, листьев берёзы, вереска, орешника, шелухи лука…

Оранжевый цвет давал чистотел, зелёный – плаун, крапива, трилистник, пижма, шишки осины, цветы и лист дикой яблони…

Синюю краску получали из коры дуба и ясеня, цветов василька и колокольчика, из вайды, птичьей гречихи, ягод черники…

Малиновый и фиолетовый цвет давали ягоды ежевики, коричневый – кора ивы, ольхи и крушины, чёрный – таволга, толокнянка, подбел…

А ведь эти краски можно комбинировать, добиваясь самых разных оттенков, можно ослаблять или усиливать интенсивность цвета, например от тёмно-синего до голубого!

Славяне хорошо знали, какие растения лучше окрашивают лён, какие – шерсть. Растворы красок готовили на хлебном квасе, на щёлоке, на «дубовом уваре», добавляли ржавое железо, которое укрепляло и усиливало краску. Красили как готовую ткань, так и нитки перед тканьём для получения пёстрых тканей, например полосатых и клетчатых, для узорного тканья. Набойка рисунка с помощью пропитанной краской деревянной доски была известна по крайней мере с середины I тысячелетия нашей эры: такие ткани найдены археологами. Сперва их сочли привозными, но затем выкопали из земли и набойную доску. Учёные полагают, однако, что набойная техника применялась в основном в городах. В деревне она распространения не получила.

В главе «Лён» было уже рассказано, что слово «полотно», значение которого в современной речи приближается к «ткани вообще» (к примеру, «трикотажное полотно»), означало в древности только льняную материю и только вполне определённого переплетения – через каждую нитку; подобное переплетение так и называется – «полотняным». Таким образом, уже лингвистические данные свидетельствуют о широчайшей популярности льняных тканей, а значит, и о разнообразии их выделки. К сожалению, ткани из растительных волокон очень плохо сохраняются в земле. Среди образцов, добытых археологами, шерстяных существенно больше. Попадаются даже клочки полушерстяных – лён с шерстью и в утке, и в основе – материй, в которых льняная часть выгнила почти без остатка, отчего оставшаяся шерстяная часть выглядит ажурной, наподобие кисеи. Ещё большего сожаления достойно то, что исследование древнеславянских тканей, по отзывам самих же учёных, пока ждёт своих первопроходцев. Так что археологи нередко называют любую найденную растительную ткань «льняной», забывая о широком распространении конопли и вовсе упуская из виду другие источники растительных волокон, например крапиву. Берестяные грамоты и иные документы минувших веков сохранили для нас названия многих разновидностей тканей, в том числе и льняных, однако скудость и недостаточная изученность археологических образцов на сегодняшний день не позволяют снабдить каждый из них ярлычком с подлинным древнерусским названием.

По свидетельству языковедов, большинство названий тканей из растительного волокна в языке древних славян – свои, исконные, не заимствованные. Так, наиболее толстая и грубая льняная (или посконная) материя именовалась «вотолой»: закономерно, что слово потом перешло на изделие из этой ткани – разновидность плаща (см. главу «Плащ»). Другой вид толстой, очень прочной и плотной ткани носил название «толстина»: учёные пишут, что это была дешёвая, скорее всего, конопляная материя, которая шла, в частности, на паруса. «Узчиной», «усциной» называли обычное, «среднее» полотно, из которого делали мужские и женские рубахи, скатерти, полотенца; слово «усцинка» было одним из синонимов «полотна». Более тонкие, тщательно отбеленные, нарядные холсты носили названия «бель», «тончица», «частина». Вероятно, образец именно такой ткани был найден в Московской области в погребении ХI века: это тонкое и плотное, с ровным переплетением, хорошо отбеленное полотно. Волокно нитей, спряденных, как видно, истинной «тонкопряхой», за девять веков не утратило пушистости и блеска…

Конопляные ткани также использовались для изготовления одежды: рубах и штанов. Названия таких тканей – «посконные», «замашные», «замашковые» – появляются, согласно словарям, в письменных источниках начиная с ХVI века. Однако археологические находки (например, семена культурной конопли) свидетельствуют, что конопляные ткани существовали на целые тысячелетия раньше, а значит, были и соответствующие термины. Те же, что в ХVI веке, или другие?

Наименования шерстяных тканей лингвисты относят к древнейшим, «праславянским» пластам нашего языка. Такова хотя бы знаменитая «власяница» – грубая шерстяная ткань, буквально «материя, вытканная из волосков». Впоследствии, в христианскую эпоху, это слово перешло на очень жёсткую и колючую монашескую одежду, которую ткали иногда даже из конского волоса и надевали специально ради «умерщвления плоти». Следует упомянуть и о ткани из… человеческих волос, найденных чехословацкими исследователями. Если вспомнить всё известное нам о магических свойствах человеческих волос, можно предположить, что подобные ткани использовались в ритуальных целях.

Слово «сермяга» в современной речи часто употребляется для обозначения «грубой ткани вообще». Так и видится за ним нечто неказистое, «серенькое». Видимо, на этом основании некоторые авторы считают сермягу тканью из растительного волокна. Тем не менее, по мнению большинства учёных, «сермягой» древние славяне называли толстую шерстяную ткань переплетения «через нитку» (в применении с шерстяной ткани его называют «суконным»). Происхождение слова «сермяга» ставит в тупик маститых языковедов. Является ли оно древним заимствованием, и если да, то откуда – трудный вопрос. Исследователи склоняются к мнению о его «праславянском» характере.

Другие названия шерстяных тканей, известные из летописей и берестяных грамот домонгольских времён, – «водмол», «опона», «орниць», «ярига», «сукно». Слово «сукно» встречается в памятниках письменности начиная с ХII века (вещи, сделанные из него, назывались «сукняными»), но учёные пишут, что и термин, и способ изготовления такой ткани – много древнее. Известно несколько способов «валяния» сукна. Вот, например, один из наиболее архаических: шерстяную ткань типа сермяги раскладывали на широкой доске и поливали понемногу, но непрерывно горячей водой. Двое крепких мужчин устраивались друг против друга возле этой доски и ногами двигали по ней ткань – то к себе, то от себя. Поверхностные волоски при этом образовывали плотный слой наподобие тонкого войлока. Так что сукно у древних славян наверняка было не только привозное, но и своё.

С ХII века, по мнению учёных, его начали валять с помощью привода от водяных мельниц, уже известных нашим предкам в те времена.

Кажется, слово «грубый» излишне часто встречается в этой главе. Археологические находки свидетельствуют, что древние славяне прекрасно умели сортировать шерсть, смотря по тому, какого качества пряжу, а в дальнейшем и ткань – от грубой до тончайшей – собирались изготовить. Сортировка велась уже в момент стрижки: наши предки знали, что лучшая пряжа получается из руна с боков и задней части тела животного, покрытых наиболее мягким и нежным подшёрстком. При раскопках обнаружены образцы тканей из отлично вычесанной (археологи назвали её «высокосортной») овечьей «волны»: использовались лишь пушковые волоски, жёсткие остевые были удалены. Из козьего пуха, столь же тщательно обработанного и спряденного, делалась тонкая и очень тёплая ткань «цатра», хорошо подходившая для зимних тёплых рубах.

В главе «Понёва» рассказано, что, по мнению многих специалистов, первоначально так назывались клетчатые шерстяные или полушерстяные ткани и только потом термин перешёл на разновидность «набедренной» женской одежды. В древних могилах найдены остатки древних понёв, вытканных в технике бранья. В позднейшие времена, когда началось размывание традиционной культуры, браные полосы стали изготавливать отдельно (и даже покупать на стороне) и пришивать снизу к подолу; в древности подобное «святотатство» было недопустимо. В полушерстяных понёвных тканях растительные и шерстяные нити чередуются как в утке, так и в основе. После нескольких веков в земле они становятся «ажурными», как было упомянуто в начале настоящей главы. Это одна из немногих материй, которую уверенно снабжают ярлычком: «понёвная ткань»…

Шёлковые ткани у древних славян были исключительно привозными, в основном византийскими. Стоили они дорого, и поэтому шёлковые одежды носили главным образом богатые люди. Простой народ использовал наиболее дешёвые (однотонные) сорта шёлка разве что для редко надевавшихся праздничных нарядов да ещё для украшения деталей одежды – например, «очелий» женских головных уборов. Соответственно и названия шёлковых тканей, бытовавшие у славян, – «брячина» («брачина»), «годовабль», «коприна», «обирь», «оксамит» (некоторые учёные утверждают, что это – шёлк, другие – что это род бархата), «оловир» и так далее – в нашем языке «не родные». Скажем, «оксамит» – не что иное, как искажённое греческое «гексамит» – «шестинитчатый». Само же слово «шёлк», как полагают языковеды, попало в древнерусский из германских языков. Его предшественниками могли быть древнескандинавское «силки», древнеанглийское «сьолук» и так далее; германцы же, в свою очередь, заимствовали его у римлян: «шёлк» по-латыни «серикус», то есть «китайская ткань», от «Серес» – «Китай».

Знали на Руси и хлопчатобумажные ткани. Документы ХIII века сохранили слово «бумажник», означавшее не современный «карманный портфельчик» (Словарь С. И. Ожегова) для денег и документов, а мешок из соответствующей ткани. В берестяной грамоте ХIV века учёным попалось слово «зендень», «зендянца», также обозначавшее хлопчатобумажную ткань: «Купи мне зендянцю добру…» – наказывает некая Марина своему сыну Григорию…

Существовали и названия тканей по цвету. «Пестрядью», «пестриной» назывались материи, сочетавшие разноцветные нити в утке и основе. Такие слова, как «бель», «багрец», «зелень», «синота» («синета»), «червленица» («червлень», «червь»), до сих пор можно в общем понять и без словарей. Всё это разновидности «крашенины», крашеных тканей. Но были и иные слова для обозначения цвета, нередко очень образные и красивые. Например, «смурый» (тёмно-серый), «померклый» (тёмный, чёрный) «срений» (бело-серый), «зекрый» (зелёно-голубой, бирюзовый), «пелесый» (тёмный, бурый), «плавый» (желтоватый), «половый» (беловатый, изжелта-белый; отсюда этническое название «половцы» – несмотря на расхожее заблуждение, это был светловолосый народ!), «редрый» (рыжий, красноватый), «смаглый» (тёмный, от «смага» – жар, пламя)… Наверняка многие из них употреблялись нашими предками, когда речь шла о разноцветных материях, вытканных дома или увиденных на торгу.

Арциховский А. В. Одежда // История культуры древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1.

Бахилина Н. Б. История цветообозначений в русском языке. М., 1975.

Вихров В. Е. Использование древесины в древнем Новгороде // Труды Института леса АН СССР. М., 1957. Т. 37.

Гончаров В. К. Райковецкое городище. Киев, 1950.

Клейн В. К. Путеводитель по выставке тканей VII-ХIХ веков собрания Исторического музея. М., 1926.

Лебедева Н. И. Прядение и ткачество восточных славян в XIX – начале XX в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. Т. 31. (Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия).

Левашева В. П. Добывание и использование вспомогательных производственных материалов // Очерки по истории русской деревни Х-ХIII веков. М., 1959. (Труды Государственного Исторического музея. Вып. 33).

Левашева В. П. Изделия из дерева, луба и берёсты // Там же.

Левинсон-Нечаева М. Н. Ткачество // Там же.

Лукина Г. Н. Предметно-бытовая лексика древнерусского языка. М., 1990.

Малинов Р., Малина Я. Прыжок в прошлое: Эксперимент раскрывает тайны древних эпох. М., 1988.

Рыбаков Б. А. Ремесло // История культуры древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1.

Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948.

Седов В. В. Одежда восточных славян VI–IХ вв. н. э. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986.

Штакельберг Ю. И. Глиняные диски из Старой Ладоги // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., 1962. Вып. 4.

Вот те прялка, вот те лен,
Вот те сорок веретен.
Ты сиди попрядывай,
На меня поглядывай.

Умение девушки прясть в народе воспринималось как знак ее зрелости, готовности к замужеству: «Холостого полюбить - самопряхой надо быть». Пряха, у которой «веретенышко не вьется, куделенка не прядется», по народным представлениям, теряла всякую возможность найти хорошую брачную пару. В сказках девушка находит своего жениха с помощью нити, прядущейся из «серебряного донца - золотого веретенца», привораживает парня умением чисто и тонко прясть.

Николай Бессонов Цикл "Красавицы мира" - Русская 1991 г.

Марья-то тонёхонько прядёт,
Она ниточку по ниточке ведёт,
Узелочки-то скусывает,
За окошко побрасывает.
Да Иван-то подбегал да подбегал,
Узелочки подбирал да подбирал:
Он ведь думал - сахарок да сахарок.

Неврев Н.В. "Пряха" 1889 г

Все прядильно-ткацкие работы начинались обычно с Филиппова дня (15/28 ноября), когда были окончены дела, связанные с мятьем, трепанием и чесанием льна. Филиппов день, после которого начинался Филиппов (Рождественский) пост, во многих деревнях называли «прядильное говенье».

Пряхи. С миниатюр XIII и XIX в. Веретёна. Начало XX в	В крестьянской избе. Лубок. XIX в.
Прялки. XIX - начало XX в. Вологодская губ. Прялки. XIX - начало XX в.	Виды самопрялок: самопрялка-калаурот и самопрялка-стояк

Для изготовления нитей использовались веретено и прялка. Прялка нужна была для прикрепления кудели, а веретено служило для наматывания готовых ниток, которые получались при вытягивании из кудели отдельных волокон и их скручивании пальцами. Прядение было довольно трудоемким процессом: опытная пряха выпрядала 16 кг кудели только за 40 суток непрерывной работы. Многие девушки вместо веретена работали на самопрялках, где волокно скручивалось и наматывалось на шпульку при помощи колеса, приводимого в движение ногой, что значительно убыстряло работу.

И.М.Прянишников Пряха 1878 г.

Девушки пряли каждый вечер, за исключением канунов праздников, самих праздников, воскресений, а в некоторых местах и пятниц. Верили, что нарушение пряхой запрета работать в праздничные дни приведет к тому, что у нее будут болеть пальцы; особенно жестким был запрет на прядение в пятницу, то есть в день «бабьей святой» Параскевы Пятницы. Считалось, что, работая в этот день, можно запорошить св. Параскеве глаза.

Фирс Журавлев Пряха 1864 г.

Для прядения девушки собирались вместе на посиделку. Там девушки прилежно работали, стараясь выполнить урок - задание, полученное от матери:

Пряди, кума, не ленися,
По донечку не вертися,
По лавочке не тянися.

Ф.В. Сычков "Подружки"

Если какая-либо девушка, заигравшись, не справлялась с работой - ей старались помочь. К явным лентяйкам относились неодобрительно, над ленивыми и нерасторопными смеялись: «Ой, Окуля, Окуля, еще замуж ладится». Про нерадивую пряху пели:

Пряла наша Дуня не тонко, не толсто,
Потоньше полена, потолще оглобли.

Считалось, что ленивые и нерадивые девушки, не желающие прислушиваться к мнению подруг, своим поведением создают плохую репутацию всей посиделке. Остальные девушки могли изгнать их из своей группы.
Монотонный, утомительный процесс прядения скрашивался пением, рассказами, шутками, играми. Песни исполняли обычно протяжные, грустные, в ритм шумящим веретенам. Рассказы девушки предпочитали слушать страшные: об умершем женихе, пришедшем с того света за своей невестой, о ведьмах, превращавшихся в свиней, об огненном змее, который влетал в печную трубу к вдове, тосковавшей по мужу, о колдунах, помогавших в любовных делах. Все эти истории могли неожиданно прерваться забавной шуткой, которая снимала напряжение и вызывала общий смех. Если девушки уж очень развеселились, забыв про работу, то одна из них могла, например, крикнуть: «Ключики-замочки, запирайте свои роточки». Всем полагалось сразу же замолчать. Девушка, нарушившая молчание, наказывалась: она должна была спрясть той, что выкрикнула «ключики-замочки», три нитки - то есть намотать на ладонь пряжу, снять ее на веретено, и так три раза. Особенно смешливую девушку наказывали построже: она должна была напрясть семь ниток. В некоторых деревнях Девушки играли в карты: каждая пряха по очереди вытаскивала из общей колоды по одной карте, сколько очков было на карте - столько нитей надо было ей выпрясть. Сделать это старались как можно быстрее, чтобы успеть еще взять карт. Игра продолжалась, пока не разбирали всю колоду. Победительницей считалась девушка, набравшая наибольшее количество очков и, соответственно, напрявшая больше ниток.

Евгений Баранов и Лидия Величко-Баранова Три девицы под окном.

Возвратясь домой с посиделки, девушка должна была аккуратно положить прялку на место, перекреститься и сказать: «Ну, слава Богу, сегодня попряла!» По поверью, если девушка ляжет спать, не благословясь, то ночью ей кикимора перепутает кудель.
Прядение заканчивалось вместе с Рождественским постом. В Святки прясть запрещалось. Девушки торопили друг друга: «Пряди куделю-то, скоро Святки будут, кикиморы придут да обосцят». Парни, хорошо зная это поверье, подшучивали над ленивыми пряхами: подсыпали им в кудель соль, а потом утверждали, что кикимора приходила. В последний день посиделок девушки пели:

Девушки-свет,
Голубушки-свет,
Початычка - нет!
Берите гребенки,
Чешите головки:
Пара да двара.

Согласно поверью, в Рождественский сочельник прялку полагалось забросить на чердак, чтобы остатки кудели на ней кикимора превратила в шелк, а веретено надо было оставить на ночь на перекрестке дорог, чтобы черти намотали на него щелк и чтобы обеспечить богатую жизнь в замужестве.

Ткачество

Из умных умна, на кроснах ткала,
На просестушке часты бердечки,
Часты бердечки разбегалися,
Все набелочки разлеталися,
Самотканочки сами ткалися.

Девушки ткали полотна главным образом для своего приданого и лишь изредка для своей семьи. Белые полотна шли на изготовление простыней и наволочек для брачной постели, полотенец и ширинок - для подарков родственникам будущего мужа; из пестрядинных шили одежду: рубахи, сарафаны, юбки, понёвы, передники. Некоторые девушки ткали полотна на продажу, а на вырученные деньги покупали себе красивые городские вещи, ценившиеся в молодежной среде.
Тканье холстов начиналось с Масленицы или со дня св. Евдокии (1/14 марта) и продолжалось в течение всего Великого поста. Русские говорили: «Филиппан не напрядет, так Великан не наткет», то есть если не напрясть в Филипповский (Рождественский) пост, то нечего будет ткать в Великий пост.

Ткачихи. Фрагмент росписи набирки. Середина XIX в.	За работой на ткацком стане. Фото. Конец XIX в. Полтавщина
Ткацкий стан. XIX в. Русский Север. Один из видов ткацкого стана - горизонтальный. XX в. Рязанская обл.	Фрагмент юбки. Конец XIX в. Ярославская губ. Пестрядь и узорная ткань из льняных и хлопчатобумажных нитей. Фрагмент покрывала. 1958. Рязанская обл. Узорная ткань из цветной шерсти

Ткачество считалось очень важным делом, которое требовало особого внимания и серьезного отношения. Работу полагалось начинать в «легкий» день, рано утром, желательно в полнолуние и желательно в тот день, на который в прошлом году приходился праздник. Перед началом работ мастерице надо было обязательно помыться в бане, переодеться в чистую одежду, помолиться образу Божьей Матери и попросить разрешения на работу у св. Параскевы Пятницы. Снование основы и тканье она не могла начать во время менструаций, так как считалась «нечистой».
Перед тем как сесть за ткацкий стан (кросна), предстояло проделать довольно большую подготовительную работу. Надо было смотать нитки с веретена или со шпульки самопрялки в большие мотки, в которых их стирали, красили и выбеливали, потом перемотать в клубки или на деревянные цилиндры - вьюшки, насновать основу для ткацкого стана и намотать нить для утка. Вся эта работа выполнялась с помощью специальных приспособлений: мотовил, вороб, сновалок - и была довольно трудоемкой. Например, чтобы сделать основу для ткацкого стана длиной 38 м, девушка должна была двигаться вдоль рамочной сновалки, перенося нить с одного ее колышка на другой, несколько часов подряд. Только после этого, подготовив все, что нужно, девушка с помощью подруг заправляла ткацкий стан и садилась за работу.
Ткацкий стан был в каждом доме, девочек начинали обучать ткацкому мастерству примерно с 10 лет. К моменту своего замужества девушка должна была стать хорошей ткачихой. Всеобщим уважением пользовались те девушки, которые умели ткать ткани не только простого полотняного переплетения (однотонные, полосатые, клетчатые), но и узорные, с «украсами» (многоремизные, закладные, браные).

Вышивание

Даша за рукоделием Василий Нестеренко

Кабы ты, белая береза,
Была красная девка!
Ты сидела бы, сидела
В золотом тереме,
Ты шила бы, вышивала
Золотые узоры.

Тропинин Василий Андреевич Золотошвейка 1826

В русской деревне вышивание было только девичьим делом - «девичьим рукодельицем, мелким щепетеньицем». Замужние женщины, как правило, за пяльцы не садились: «Жених на двор - пяльцы на стол», - говорит русская пословица. Девушка, «красующаяся за пялыма точеныма», - типичная картина тех областей, где было хорошо развито искусство вышивки. Считалось, что девушка, овладевшая им, готова к браку. В одной из святочных песен-«виноградьев» рассказывается, как «удалой добрый молодец» увидел девушку, которая шила «шириночку чистым серебром», и тут же понял, что может к ней посвататься:

Да мы пойдем-ка, Иринья, повенчаемся,
Да золотыми-то кольцами обменяемся.
Да во Божью церкву зайдем, золоты венцы примем,
Да золоты венцы примем, веселу свадебку сыграем.
В другой свадебной песне говорится о том, что девушка вышивает свою девичью красоту:
Я сидела, красна девица,
Да во левой руке держала пялечко,
Да во правой ручке держала иголочку,
Да уж я шила, красна девица,
Да не по плису шила, не по бархату,
Да не по белому да коленкорчику:
Да по атласной да алой ленточке.
Да уж я красила, красна девица,
Да я свою-то да девью красоту,
Да я не ленточками да не атласными
И не цветами да не лазоревыми,
А дорогим своим умом-разумом.

Ковер с ручной вышивкой. XX в. Вологодская губ.	Пяльца с вышивкой
Девочка за вышиванием полотенца. Фото. 1914. Владимирская губ.	Фрагмент подзора. Середина XIX в. Олонецкая губ. Фрагмент подзора. Середина XIX в. Тверская губ.

Наиболее подходящей для вышивания была весна - светлое время года, после Масленицы. Для этого девушки часто собирались вместе в избе или, когда становилось теплее, на лугу. Вышивание считалось «чистым делом», и им можно было заниматься не только по будням, но и по воскресным дням и далее в Святки, когда другие работы были запрещены. Кроме того, девушки вышивали на «гостибной неделе», то есть когда им полагалось гостить у родственников, живших в других деревнях.
Вышивкой девушки украшали подарки парням, с которыми они «играли»: кисеты, кошельки, платки, ремни для гармоней, а также все, что было принято включать в состав приданого и дарить на свадьбе: полотенца, скатерти, подзоры простыней, рубахи, платки, ширинки. Вышивка выполнялась обычно льняными, хлопчатобумажными, шелковыми, шерстяными, золотными и серебряными нитками по белому полотну домашней выделки, при помощи пялец - «пялышек точёных» - и короткой стальной иглы. В северных губерниях любимым цветом вышивки был красный и белый, в южнорусских предпочитали красный цвет в сочетании с синим, зеленым, желтым, фиолетовым, черным. Девушки знали много декоративных швов, которыми делали узоры по цельной и разреженной ткани. Узоры девичьей вышивки были довольно сложными и казались видевшим их людям «хитроручным изрядством», «шелковидным ухищрением». На ткани изображались различные ромбы, розетки, квадраты, кресты, объединенные в бордюры, стилизованные растения, птицы - лебеди, утки, тетерки, животные - лоси, олени, кони, львы, барсы, фантастические грифоны, единороги, сирины, алконосты.
Считалось, что эти узоры полны глубокого таинственного смысла, который был известен только самим рукодельницам:

Да что за этим за столом да красна девица сидит,
Да красна девица сидит Иринья Павловна.
Да она шила-вышивала тонко бело полотно,
Да тонко бело полотно да белобархатно.
Да во первый раз вышивала светел месяц со лунами,
Да светел месяц со лунами, со частыми со звездами;
Да во второй раз вышивала да красно солнце с маревами,
Да красно солнце с маревами, со теплыми облаками;
Да в третьей раз вышивала сыры боры со лесами,
Да сыры боры со лесами, со рыскучими зверями;
Да во четвертый вышивала сине море со волнами,
Да сине море со волнами, со черными кораблями,
Да со черными кораблями, с мачтовыми деревами,
Да с мачтовыми деревами, со белыми парусами,
Да со белыми парусами, с корабельщиками;
Да чтой во-пятых вышивала Божью церковь с образами,
Да Божью церковь с образами, со чудными со крестами.

По народным представлениям, и само вышивание - не простая «украса», а сакральный процесс. В народе говорили, что клубки ниток девушкам приносят канарейки, мотушки - кукушки, пяльцы и швейки - канарейки, а узоры вышиваются в «святые дни»:

Тонка-бела сорочечка
По три ноченьки вышивана,
В перву ноченьку христовьскую (пасхальную. - И. Ш.),
Во другу во иваньинскую (в ночь на Ивана Купала. - И. Ш.),
В третью ноченьку петровьскую (в ночь на Петров день. - И. Ш.).

Ткачество - это древнейшее ремесло, история которого начинается с периода первобытнообщинного строя и сопровождает человечество на всех этапах развития. Предшествовало ткачеству плетение, где люди использовали траву, тростник, лианы, полоски кожи и жилы животных. Осваивая формирование полотна, первичная цель человека была - защитить тело от воздействий окружающей среды. Годы, десятилетия, века ткачество развивалось и совершенствовалось. Согласно историческим данным за 5-6 тысяч лет д.н.э. появились первые ткацкие станки. Эти простые, но основные орудия труда ткача облегчили и разнообразили его труд. Образовалось полотно с более сложной фактурой и декатировкой, что придало ткачеству другую смысловую функцию, т.е. ткачество уже рассматривается как промысел и как творчество. Много веков подряд климатические, территориальные и социально-экономические условия воздействуют на преобразование ткани. Расширяется и география ремесла. У многих народов ткачество - это основа национальной культуры…

С древних времён на Руси существовало традиционное, домашнее ткачество, которое играло важную роль в жизни крестьян. Каждая женщина в доме с малых лет умела ткать одежду, пояса, ленты, полотенца, скатерти, покрывала, занавеси, половики и многое другое… Мастерицы своими руками стремились создавать не только полезные, но и красивые вещи. Декор, цветовое сочетание, орнаментальные мотивы несли символический смысл в каждой вещи и служили не только в быту, но и использовались для ритуалов и национальных обрядов. Как сырьё использовали лён, коноплю, шерсть (козью или овечью). Для начала сырьё выращивали, обрабатывали, отбеливали, красили и пряли. И только после этого приступали к трудоёмкому и требующему внимание процессу ткачества. Разнообразная техника (браная, ремизная, переборная, закладная), фантазия и вкус ткачихи позволяли создавать прекрасные ткани с национальным художественным оформлением.

В 13в. новое и главное достижение человечества - механический ткацкий станок. Это изобретение ведёт за собой образование мануфактур. Следующий шаг развития - это автоматизация и в 18 веке станки начинают ткать с помощью двигателя. Появляются фабрики и заводы. Домотканые полотна начинают вытеснять фабричные ткани. Ткачество уходит в прошлое, а ему на смену приходит «ткацкое производство».

Но традиции домашнего ткачества передавались из поколения в поколение и сохранились до наших дней. Благодаря мастерам, которые против однообразия современной среды, это многовековое ремесло возрождают и сейчас, оно приобретает новое звучание, как искусство.

Теперь у Вас будет ещё одна возможность расширить свой мир рукоделия. На станках полотно формируется просто и быстро! Ткань в изделии приобретает оригинальность и новое звучание, а само изделие получается эксклюзивным.

На станках Вы сможете создавать уникальные, художественные полотна! Рисунок на ткани зависит от задумки и фантазии ткача. Ручное ткачество ценится с древних времён и уже давно считается искусством. Это ремесло одно время стали забывать, но сейчас ткачество возрождается и приобретает всё большую популярность!

В крестьянском хозяйстве древней Руси прядение и ткачество занимали одно из самых важных мест, как производство, тесно связанное с изготовлением одежды и других предметов быта. Письменные источники изучаемого времени содержат неоднократные упоминания о процессе прядения, о веретенах, нитках1 [1 ПСРЛ, т.II, СПб., 1908, стр.68; Повесть временных лет, ч.1, М. – Л., l950, стр.57 ] и о разных сортах ткани местного производства. Основными материалами для прядения и ткачества служили овечья шерсть («волна»), а также лен и конопля, культура и обработка которых были освоены в глубокой древности. Прядение волокна, как правило, было женским трудом. Наиболее примитивная форма прядения («верчь») – сучение волокна между ладонями или на колене2 [2 Н.И. Лебедева. Очередные вопросы изучения прядения и ткачества. М., 1929, стр.8 ]. Но в рассматриваемое нами время (X – XIII вв.) прядение, несомненно, производилось при помощи веретена. Об этом свидетельствуют письменные источники. Так, в 980 году летописец, говоря о прядении женщинами льна и шерсти, упоминает и веретено: «локти же свои утверждает на веретено» 3 [3 ПСРЛ, т.II, Спб., .1908, стр.68 ]. О прядении льна как феодальной повинности крестьян говорится в грамоте 1392 г.: «А лен дает игумен в села и они прядут»4 [4 И.И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т.II, Спб., 1902, стр.67. Уставная грамота митрополита Киприана Константиновскому монастырю. 1392 г. ]. Находки в археологических раскопках веретен и большого количества пряслиц, необходимой принадлежности веретена, подтверждают письменные источники. Находимые среди остатков тканей фрагменты нитей дают представление о значительном разнообразии в приемах их кручения и образования из них простых и сложных шнурков, часто употреблявшихся для украшения одежды нашивками, узлами, кистями. Ткани различались по материалу, фактуре и окраске. Обычная льняная ткань, которая шла на мужские и женские рубашки, убрусы, полотенца, скатерти, называлась полотном1[1 ПСРЛ, т.VI, СПб., 1853, стр.86 ] и усцинкой2 [2 А.В. Арциховский и М.Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бересте. М., 1951, гр. №21 ], усчиной (холст). Грубая ткань из растительного волокна, применявшаяся для верхней одежды низших слоев населения, носила название вотола3 [3 ПСРЛ, т.II, стр.186 ]. Из грубого и очень плотного холста – толстины – изготовлялись паруса4 [4 Повесть временных лет, т.I, M. – Л., 1950, стр.25 ]. Были и другие названия тканей, определяющие их фактуру – частина, тончица и т.д. Ткани шерстяные также вырабатывались разных сортов. Наиболее распространенными были понява и власяница; к грубым тканям принадлежали ярига, сермяга1[1 ПСРЛ, т.V, в.I. Л., 1925, стр.122; И.И. Срезневский. Указ. соч., т.II, стр.85-87; «Слово Даниила Заточника» по редакциям XII и XIII вв. Л., 1932, стр.397; Повесть временных лет, т. I, стр.127, 129 ].На верхнюю одежду валяли сукно, но грубое, типа сермяжного2 [2 ПСРЛ, т.VIII. Спб., 1859, стр.93 ]. Встречающееся в документах определение тканей пьстрина3 [3 Святительское поучение новопоставленным священникам. (ХИI в.). РИБ. VI, стр.104 ] (от пестрый) свидетельствует о наличии производства многоцветных тканей с введением цветных нитей в основе и в утке. Подлинные образцы древнерусских тканей (из археологических раскопок и отдельные находки) исследовались специалистами4 [4 Ф.М. Дмитриев. Исследование курганных тканей Московской губ. ИОЛЕА и Э, 1881, т. XXXVIII; В.К. Клейн. Опыт лабораторного исследования древних тканей. Сборник к десятилетию Октября. ГАИМК, 1928; Л.И. Якунина. О трех курганных тканях. Труды ГИМ, вып.XI. М., 1940 ]. Настоящий очерк, отнюдь не претендуя на исчерпывающую полноту, является первым опытом сводной работы по изучению остатков русских тканей X – XIII веков. В основу нашего очерка легло изучение тканей из раскопок сельских курганов X – XIII веков среднерусской полосы по коллекциям ГИМ. Кроме того, было просмотрено и определено около 25 образцов из курганов северорусской полосы (по материалам ГИМ и Эрмитажа), а для сравнения привлечены (выборочно) некоторые образцы тканей из южнорусских и одновременных финских могильников. Изучение этих образцов с привлечением сравнительного этнографического материала помогло определить приемы ткачества, применявшиеся в древней Руси. Наш материал подтверждает, что еще в домонгольской Руси тканье производилось уже на горизонтальном стане с двумя (а иногда и более) ремизками5 [5 Ремизки (ниты, нитченки) – основная часть ткацкого стана; состоят из двух планок, между которыми натянуты вертикальные нити с петельками или глазками, в которые продеваются нити основы, разделенные на четные и нечетные. Ремизки служат для образования зева, в который пробрасывается уточная нить ]. В целом виде древнерусский ткацкий стан нигде не сохранился, но в раскопках городских поселений X – XIII вв. неоднократно встречались части его. Передний навой с частью основы найден на Райковецком городище, части навоев и их креплений найдены в раскопках древнего Гродно, остатки берда с нитями основы в отверстиях – на Донецком городище, ткацкие челноки – в Новгороде, Гродно и других памятниках6 [6 Н.Н. Воронин. Древнее Гродно. МИА, №41; В.К. Гончаров. Райковецкое городище. Киев, 1950; А. Федоровский. Археологiчнi розкопи в околицях Харкова. Хроника археологii та мiстецтва. Ч.I. Киев, 1950. ] Все это позволяет считать древнерусский ткацкий стан прототипом современного, отличающимся от последнего лишь большей простотой своего устройства, то есть стан X – XI вв. был неподвижным, не имел еще заднего навоя и рамы, ремизки и бердо подвешивались прямо к потолку. Пользуясь сравнениями с простейшими станами, употреблявшимися (наряду с более сложными) еще в XIX в. на Европейской территории России1[1 А.А. Ходосов. Ткачество деревни. М., 1930, стр.58; Н.И. Лебедева. Очередные вопросы изучения прядения и ткачества. М., 1929, стр.14 ], можно реконструировать и общий вид древнерусского ткацкого стана. На 85 исследованных нами образцов ткани приходится только 4 из растительного волокна. Это объясняется тем, что лен и конопля почти полностью разрушаются от Длительного пребывания в земле, и потому остатки льняных, а также и посконных тканей встречаются гораздо реже, чем шерсть. По характеру переплетения нитей в нашем материале имеются образцы полотняного (или гроденаплевого), саржевого (или киперного) переплетения, простого и осложненного, а в некоторых случаях встречается тканье «браной» и «закладной» техникой. Все эти приемы наблюдаются и в позднейшем народном ткачестве. Например, выработка рельефного узора «браной» техникой засвидетельствована документом XVI в. «... женам в воскресенье ни шити, ни брати... (ткать. – М. Л.-Н.) и ни жена, которая станет в воскресенье Христово шити или брати и на ней доправити восемь алтын...»1 [1 Заповедные крестьяне Тавренской вол. 1590 г. Акты юридич. Спб., 1838, №358; И.И. Срезневский. Указ. соч.: «Брати». Т.I, стр.168 ]. Другая техника тканья – «закладная», дающая своеобразный плоскостной узор, обнаружена на ткани из раскопок кургана XI в. близ с. Ярцево Смоленской области2 [2 Н. И. Лебедева. Прядение и ткачество восточных славян. Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956, стр.527 ]. Как закладная, так и браная техника сохранились в русском крестьянском ткачестве до наших дней3 [3 Там же, стр.523 ]. Кроме того, применялось окрашивание холстов в тот или иной цвет – крашенина или частичное введение цветных нитей – пестрядь. Тканей из растительного волокна в нашем распоряжении было всего два датированных фрагмента. Один из них размером 0,5 X 1.5 см происходит из раскопок кургана XI – XII вв. близ с. Никольского Московской области, другой размером 2 X 3 см – из раскопок в Калининской области. По двум маленьким фрагментам трудно сделать какие-либо выводы, можно лишь установить, что сорта и качества холста были различные. Так, холст из с. Никольского плотного тканья, по-видимому, был хорошо отбелен. Его волокно пушистое, слегка скрученное и сохранило блеск. Фрагмент из раскопок в Калининской области отличается более редким переплетением, и цвет у него не чисто-белый, а суровый. Кроме того, в коллекции ГИМ имеются беспаспортные (но, по-видимому, происходящие из одного курганного комплекса) образцы двух сортов льняного (?) полотна темно-коричневого, почти черного цвета: один из более плотной пряжи, другой из тонких нитей очень ровного переплетения. Такая ткань, судя по аналогии с позднейшими крестьянскими тканями, вырабатывалась на горизонтальном стане с двумя ремизками. Значительно больше сохранилось тканей шерстяных, хотя обычно в виде небольших фрагментов темно-коричневого цвета. Их изучение позволяет выяснить ряд вопросов, касающихся техники ткачества, характера материалов (пряжа грубая, тонкая, слабо или сильно скрученная и т.д.). Систематизация же типов ткацких переплетений позволяет до некоторой степени установить преобладание определенных типов в том или ином районе. Исследованные нами шерстяные ткани можно по техническим признакам разделить на несколько групп. Это указывает на известное разнообразие в приемах тканья, которыми пользовались в домашнем крестьянском производстве домонгольской Руси. К первой группе относятся шерстяные ткани простейшего полотняного переплетения, а также и сукно (ткавшееся и на 2, и на 4 подножках), имевшее широкий спрос и распространение. В условиях натурального хозяйства валяние сукна в деревне не выходило за рамки домашнего производства, тогда как в древнерусских городах в числе различных ремесленников были и специалисты-сукновалы1 [1 Б.А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1949 ]. Полотняное переплетение, само по себе простое, на описываемых фрагментах тканей разнообразится различными приемами. Тонкая, одинаковая в основе и в утке пряжа дает поверхность ткани ровную, гладкую, с мелким и четким переплетением шашечного порядка. К этому виду относится прекрасная тонкая ткань, окрашенная в красноватый цвет, из раскопок кургана в Левинках и близкая к ней из раскопок в Дорогобужском районе Смоленской области. Ткань из раскопок у с. Коханы представляет противоположность двум первым: ее пряжа значительно грубее, в основе более толстая, чем в утке, и поэтому поверхность ткани не гладкая, а чуть рельефная. Интересно сопоставить с этими образцами ткань более раннего времени, VII – VIII вв., из финского Серповского могильника Тамбовской области. Она из очень толстой, слабо скрученной пряжи, грубая, с полотняным переплетением; сходная с ней найдена в Лядипском могильнике. Простейшее переплетение имело разные варианты; например, на фрагменте ткани из кургана у с. Покров Московской области нити основы расположены не плотно, а разрежено, благодаря чему уточные нити имеют большую протяженность, и при их переплетении с основными не получается правильного шашечного рисунка, но образуется своеобразное строение, напоминающее плетение частокола. В крестьянском ткачестве позднейшего времени (XIX – XX вв.) имеются аналогии такому тканью, выполненные на стане при двух ремизках2 [2 Б.А. Куфтин. Материальная культура русской Мещеры. М., 1926, стр.62, рис.24 ]. Особо выделяется группа тканей, имеющих в основе переплетение полотняное, но нитки основы и утка распределяются по группам, с определенным количеством нитей и при определенном расстоянии между группами. При таком комбинированном переплетении получаются плотные вертикальные и горизонтальные полосы, при пересечении образующие клетки. Внутри эти клетки заполнены более мелкими сквозными клеточками, иногда полосками. Такие «ажурные» фрагменты тканей происходят из курганов Московской, Владимирской, Смоленской и Калужской областей1[1 Образцы №4, 9, 12, 14, 15, 24, 26, 29, 38 ], из финских могильников Рязанской, Пензенской и Тамбовской областей2 [2 Образцы №70, 74, 78 ]. В курганах среднерусской полосы подобные ткани являются обычной находкой. Все описываемые ткани этого типа имеют общие черты, но в то же время представляют собой различные варианты. В одних случаяхкрупная клетка, 7X7 см, разбита внутри на более мелкие; в других – клетки очень мелкие, 3X3 см, плотно прилегающие друг к другу и т.п. Особенно интересен фрагмент ткани из раскопок в Доброселье, отличающейся усложненностью того же геометрического узора в виде ромба и особыми приемами тканья3 [3 Эту ткань имела в виду Н.И. Лебедева (указ. соч., стр.528) как стример браной техники при одном утке (как ткут скатерти и полога). Очень неудачный рисунок этой же ткани опубликован во II томе «Истории культуры древней Руси». М., 1951, стр.426, рис.240 ]. Кроме того, эта ткань была окрашена в красный цвет, оттенок которого сохраняется до сих пор. «Ажурные» образцы тканейВ. К. Клейн склонен был так и рассматривать как ткань, специально вытканную с просветами4 [4 В.К. Клейн. Путеводитель по выставке тканей VII – XIX вв. М., 1926 ]. Нам представляется, что первоначально эта ткань была плотной, но так как некоторые нити ее основы и утка были не шерстяные, а из растительного волокна, легко подвергающегося гниению, то из-за распада этих нитей вследствие долгого лежания в земле и образовались просветы в тканях. Такой же взгляд высказала при личной консультации и А.Э. Заринь, специально изучающая ткани из раскопок5 [5 Нукшинский могильник. МИА Латвийской ССР, т.I. Рига, 1957, стр.31-39 ]. Привлекая для сравнения позднейшие поневные ткани и плахты, можно установить, что они сохраняют, с некоторыми отклонениями, характерные черты рассматриваемых раскопочных тканей. В узоре имеются те же клетки, крупные и мелкие, но не сквозные, а затканные в большинстве случаев бумажными нитями. Подтверждением того, что древние ткани были сплошного тканья, может служить тот факт, что у некоторых фрагментов на месте боковой кромки сохранились петельки, образованные поворотом уточной нити. Это, несомненно, бывшая баковая кромка, которая по своему назначению6 [6 Кромка предохраняет ткань при ее выработке на стане, сохраняет постоянную ширину ткани и является как бы рамкой ткани ] должна быть плотной, но она утратила, как и вся ткань, основные, вероятно льняные, нити, которые, переплетаясь с сохранившимися уточными нитями, проходили сквозь краевые петельки. В виде сравнительного примера нами был взят кусочек черной шерстяной поневной ткани XX в. с клетками, вытканными белыми бумажными нитями. Когда белые нити были удалены, то ткань стала «ажурной», а по кромке образовались петли такого же вида, как и у описанных древних тканей. Приведенные сравнения дают право считать, что рассматриваемая группа вполне совпадает с поневными тканями, применявшимися до XX в. в народной одежде. Образец особого приема тканья, когда нить утка проходит не через каждую нитку основы, а через несколько, мы имеем на фрагменте ткани из раскопок у с. Никольского. Здесь одна уточная нить перекрывает сразу три основные, а ряды уточных нитей сдвинуты близко по две, но на некотором расстоянии от следующего ряда. Такое переплетение создает нечто вроде геометрического узора на поверхности ткани. Подобного рода приемы встречаются в позднейшем крестьянском тканье поневных тканей, которые Б.А. Куфтин относит к 4-ремизным. Вслед за группой тканей полотняного переплетения следует поставить ткани более сложного саржевого (или киперного) переплетения, когда чередование перекрытия нитей основы и утка идет по диагонали; это дает на поверхности ткани косые полоски-диагонали, и при таком тканье требуется не менее трех подножек. Такого типа ткани представлены в нашем списке образцами из курганов Московской, Смоленской, Черниговской и Ленинградской областей и из финских могильников. Саржевое переплетение также имеет ряд более сложных вариантов, создающих на ткани тот или иной узор. Так, «ломаная саржа», образующая зигзагообразный узор, встретилась в раскопках финского Лядинского могильникаи курганов Ленинградской области. Некоторые из исследованных тканей выполнены особо сложным саржевым переплетением, так называемой ромбовидной саржей, дающим на поверхности ткани узор в виде мелких двойных-тройных ромбиков, усложненных различными деталями. К ним относится ткань из Подболотьевского финского могильника, отличающаяся тонкостью пряжи и тщательностью выполнения1[1 В.К. Клейн. Путеводитель по выставке тканей VII – XIX вв. М, 1926, стр.9 ]. Исключительно интересна небольшая группа образцов тканей, имеющих специально вытканный рельефный узор. Фрагменты их происходят из расколок в Болшеве, Ушмарах и в Дорогобужском районе Смоленской области. Ткань из Болшева шерстяная, как и все прочие этой группы, синевато-черного цвета. Волокно тонкое, сильно скрученное, одинаковой толщины в основе и в утке. На просвет выглядит довольно редкой. Переплетение полотняное, местами переходит в саржевое, образующее ажурные ромбы. В ромбах помещаются декоративные мотивы, вроде восьмиконечных розеток, «репьев», вытканных шерстяными нитями желтоватого и красного цвета. На оборотной стороне видна прокидка уточных нитей в пределах узора с поворотными петельками по его краям. По-видимому, узор выполнен при помощи дополнительного челнока. Шерстяные нити, которыми выткан узор, другого качества, чем сама ткань: они скручены особым способом, в виде тонкого шнурочка. Их яркая окраска хорошо выделяется на общем фоне. Из этих же раскопок имеются два маленьких фрагмента шерстяной ткани темно-красного цвета с узорами в виде ромбиков (рис.9), выполненных на 4 нитах (при их ходе: 1 – 2 – 3 – 4 – 3 – 2 – 1) и выбраных иглой по основе и утку шерстяной нитью золотисто-желтого цвета. Подобного рода техника украшения ткани браным узором наблюдается и на мелких фрагментах из дорогобужских раскопок. Ткань из Ушмар отличается от описанных выше тканей. Техника ее выполнения проще, переплетение полотняное, узор примитивнее. Он имеет вид небольших крестовидных фигур, расположенных в шашечном порядке через два сантиметра друг от друга. Узор браный на двух досках более толстыми шерстяными нитями темно-красноватого и более светлого оттенка, четко выделяющимися на изнаночной стороне ткани. Прием проброски нитей для образования узора здесь иной: в первых двух тканях нити узора пробрасываются лишь в пределах самого узора, в данном же случае они проходят насквозь в горизонтальном направлении. Подобного рода ткани в древнерусской женской одежде применялись, возможно, для праздничных понев или других видов верхней одежды, а может быть, и для головного убора типа повязки. Два фрагмента из рассматриваемых нами тканей этой группы имеют вид неширокой полосы с подшитыми продольными краями. Особый раздел домашнего крестьянского производства составляло плетение и тканье всевозможных шерстяных тесем, шедших на пояса и на украшение одежды. Пояса – необходимая принадлежность как мужской, так и женской одежды восточных славян, и изготовление их было широко распространено. Этим, вероятно, можно объяснить сравнительно частые находки фрагментов шерстяной тесьмы в курганах1[1 Образцы №3, 10, 16, 17, 21, 33, 34, 40, 44, 49 ]. Способы плетения и тканья поясов были разнообразны и в течение столетий сохранились в крестьянском домашнем производстве2 [2 Г.С. Маслова. Народные одежды русских, украинцев и белорусов. Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956, стр.688 и др. ]. Имевшиеся в нашем распоряжении образцы тесьмы все (по определению Н.И. Лебедевой) тканые, но различным способом – чаще при помощи «дощечек», реже – «на ниточке». К первой группе относятся два вида тесьмы из раскопок близ с. Горки. Одна выткана из 11 сученых нитей, 6 из них коричневого цвета и 5 – с красноватым оттенком. Переплетение их образует узор в виде небольших прямоугольников. Вторая тесьма из Горок представляет очень плотное безузорное тканье. На дощечках же тканы тесьмы из Пузиковского и Каргашинского курганов. Первая ткана в 24 нити зеленого и красного тонов. Узор довольно сложный: внутри прямоугольных рамок «выбраны» парные ромбы зеленоватого цвета с проброшенными между ними уточными нитями красноватого цвета. Тесьма из Каргашина имеет зигзагообразный («в елочку») узор красно-коричневого и зеленоватого цвета. В данном случае полосы тесьмы уложены параллельными рядами и образуют род усеченного треугольника, на оборотной стороне которого прикреплены пряди красно-коричневой шерсти, спускающиеся в виде бахромы. Нити бахромы значительно толще, чем в тесьме, более пушистые и лучшего качества. Можно предположить, что все вместе, свернутое конусообразно, представляло собой кисть от пояса или женского головного убора. В раскопках курганов Смоленской области также встречаются тканые тесьмы с «выбраным» узором, иногда переданным нитями более светлого оттенка. Тесьма из раскопок близ с. Никольского выткана на ниточке. Она имеет вид полоски шириной 1,5 см, длиной 8,5 см, темного сине-зеленого цвета полотняного переплетения с геометрическим узором. Узорсостоит из чередующихся изображений косого креста, ромба и свастики. Расцветка узора то красного, то зеленого цвета. На оборотной стороне получались негативные изображения. Элементы этого узора очень типичны и для позднейших тканых крестьянских поясов1 [1 Н.И. Лебедева. Указ. соч., стр.506-509 ]. Исследованные нами образцы тесьмы из финских могильников и из курганов Ленинградской и Костромской областей (где русское и финское население тесно соприкасалось и взаимно влияло друг на друга) представлены главным образом техникой тканья на дощечках. В большинстве случаев это безузорная тесьма, но часто со следами окраски. Интересно также отметить находки в курганах Ленинградской области, в том числе в группе близ д. Унотицы (которую В. В. Седов связывает со славянским, а не с водским населением)1 [1 В.В. Седов. Этнический состав населения северо-западных земель Великого Новгорода (IX – XIV вв.), СА, XVIII, 1953 ], остатков ткани с «кольчужками», то есть с узором из втканых в нее мелких бронзовых колечек и спиралек. Такая ткань считается специфически финской и совсем не встречается в славянских памятниках северо-восточной и южной Руси. Особо выделяются два браслета из разноцветной тесьмы, тканные закладной техникой из шерсти красного, желтого и зеленоватого цвета2 [2 Образец №49. По В.В. Седову, курганная группа у с. Суммно – смешанная, водско-славянская ]. Узор состоит из параллельных волнистых линий. Аналогичный узор можно видеть на бронзовом браслете из раскопок Л.К. Ивановского близ с. Прологи Ленинградской области3 [3 А. Спицын. Курганы Петербургской губ. в раскопках Л.К. Ивановского. MAP, №20, Спб., 1896, стр.46, табл.III, 4 ]. Из-за плохого состояния шерстяных браслетов их невозможно, к сожалению, рассмотреть более детально. В позднейшем этнографическом материале по женской одежде встречаются браслеты, также сделанные не из металла, а из ткани; они обычно имеют вид узкой полоски, иногда шерстяной, иногда шелковой ткани с простроченным узором, с застежкой на одну пуговку4 [4 Тамбовская обл., Старо-Юрьевский р-н, с. Заворонежье, ГИМ, 94271, 1901 и 94272-В, 1909 ] и служат для стягивания у кисти длинного и широкого рукава женской рубахи. Можно предполагать, что и браслеты из курганов служили той же цели. Все древние ткани в настоящее время имеют коричневый цвет различных оттенков, но не всегда можно установить, окраска ли это или результат долгого пребывания ткани в земле. В ряде случаев после промывки цветная окраска нитей хорошо выявилась. Например, на фрагментах из раскопок в Юдино, Горки, Биссеровой, Петушках и ряде других мест видно, что нити, образующие клетки, окрашены в красный цвет. Подбор красителей, по-видимому, был довольно разнообразен, судя по тому, что на рассматриваемых тканях удается наблюдать нити, окрашенные в красный (чаще всего), зеленый, желтый, синий и черный цвета. Некоторые из наших образцов подвергались специальному исследованию в лаборатории научно-исследовательского института криминалистики5 [5 Акт исследования 20/11-1957 г. №100Х. Архив III отдела ГИМ, дело №233 ]. Установлено наличие органических красителей и элементов металлических солей, служивших для протравы. Причем наличие красителей прослежено даже на таких образцах, которые теперь выглядят однотонно коричневыми. Установлен также и материал пряжи – шерсть овцы, причем пряжа исследованных в лаборатории образцов оказалась высокосортной, спряденной из пушковых волос шерсти, остевые же и переходного вида волосы прослежены единицами. Исследования 1956 года в основном подтвердили результат анализа курганных тканей и кожи, проводившегося около восьмидесяти лет назад1 [1 Ф.М. Дмитриев. Исследование курганных тканей Московской губ. ИОЛЕА и Э, т.XXXVIII, 1881 ], когда также было установлено применение растительных красителей и железного купороса. Какие именно органические красители использованы для окраски данных тканей, не установлено, но, как говорят этнографические примеры2 [2 В. Левшин. Красильщик. М., 1819, ч.I, стр.74-75; А.А. Попов плетение и ткачество у народов Севера. Сборник МАЭ, т.XVI, М.–Л., 1955, стр.120 ] и как видно из приведенного ниже списка дикорастущих на изучаемой территории растений, содержащих красители недостатка в этом материале наши предки не испытывали. Среди изученных нами тканей из курганных раскопок нет ни одного образца с набивным рисунком, но в той же левинской группе курганов, откуда происходят некоторые наши образцы, были найдены и набивные ткани, опубликованные Л.И. Якуниной1[1 Л.И. Якунина. Указ. соч. ]. Набивная ткань известна на нашей территории и по материалу более ранних памятников. Например, небольшой фрагмент шерстяной ткани с набивной полоской найден в финском Кошибеевском могильнике середины I тысячелетия. Л.И. Якунина считает левинские набивные ткани привозными, привозной же могла быть и ткань из Кошибеевского могильника. Как бы то ни было, но даже не решая вопроса о происхождении этих тканей2 [2 После находки доски-штампа на Райковецком породите (В.К. Гончаров. Райковецкое городище. Киев, 1950) утверждение Л.И. Якуниной о византийском происхождении левинской набивной ткани требует пересмотра ], можно сказать, что в древнерусской деревне набивная ткань была очень редким исключением и в сельском ткачестве изучаемого времени техника набойки не применялась. На основании проведенного изучения небольшого количества образцов тканей можно сделать следующие выводы. 1) В X – XIII вв. ткачество было одной из наиболее важных отраслей сельского домашнего производства и стояло на достаточно высоком уровне. 2) Материалом для тканья служила пряжа из овечьей шерсти и растительного волокна. 3) Толщина, плотность и фактура ткани зависели от качества пряжи и техники тканья. 4) В технике тканья применялись не только основные переплетения (полотняное, саржевое), но также ряд их вариантов и усложненных приемов, придававших ткани разнообразные виды. 5) Для окраски тканей применялись растительные красители. Судя по находкам из среднерусских курганов, в изучаемое время были широко распространены пестрые клетчатые ткани типа поневы. Геометрический узор тканей выполнялся путем чередования в основе и утке окрашенной в разные цвета пряжи. 6) Декоративность тканей достигалась применением различных усложненных переплетений с введением в ткань особых ярко окрашенных нитей, иногда скрученных в виде тонкого шнурочка. 7) Выявленное в процессе исследования разнообразие приемов тканья подтверждает положение о том, что в X – XIII вв. в крестьянском ткачестве применялся горизонтальный стан с двумя и более ремизками3 [3 Б.А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1950 ], являющийся прототипом современного русского ткацкого стана. 8) Многие из приемов древнерусского ткачества и плетения сохранились в крестьянском домашнем производстве до XX в., и прототипы некоторых элементов геометрического орнамента современного деревенского тканья четко прослеживаются по курганным тканям XI – XII вв.

Особенно почитались у крестьянина прялки. Прядение и ткачество было одним из основных занятий русских женщин. Нужно было наткать ткани, чтобы одеть свою большую семью, украсить дом полотенцами, скатертями. Не случайно поэтому прялка была традиционным подарком у крестьян, они с любовью хранились и передавались по наследству. По старому обычаю парень, посватавшись к девушке, дарил ей прялку собственной работы. Чем прялка наряднее, чем искуснее вырезана и расписана, тем больше чести жениху. Долгими зимними вечерами собирались девушки на посиделки, приносили прялки, работали да хвастались жениховыми подарками.

Жилища

При закладке нового дома под углы: клали в качество оберегов клочок шерсти, горсть зерна, воск, иногда конскую голову. Внутри дома главным оберегом была русская печь. У печи давались клятвы, в печурки прятали молочные детские зубы. Вторым священным местом в избе была матица. На ней вырезали "колесо рода" в виде круга с шестью лучами и по сторонам его - идеограммы вспаханного поля. Красный угол завешивали ритуальными полотенцами с вышитыми на них фигурами Макоши, Лады и Лели. Со времени внедрения на Руси христианства в красном углу устраивалась божница с иконой и лампадой под ней.

Накануне заселения вновь построенной избы в нее приносили красного петуха, чтобы изба не сгорела. На следующий день в избу впускали, раньше чем в нее зайдут хозяева, белую кошку, постена (таракана) и мизгиря (паука). Они должны были принести с собой благополучие и достаток. Белую кошку нельзя было обижать, пауков и тараканов запрещалось давить. Это могло принести несчастье. Черные кошки обещали неудачу идущему по делу человеку, если они перебегали ему дорогу, потому что они "знаются с чертом".

Горожане имели иные жилища. Почти не встречались полуземлянки. Часто это были двухэтажные дома, состоящие из нескольких комнат. Значительно отличались жилые помещения князей, бояр, дружинников и священнослужителей. Под усадьбы отводились и большие площади земли, строились хозяйственные постройки, срубы для слуг, ремесленников. Боярские и княжеские хоромы представляли собой дворцы. Были и каменные княжеские дворцы. Дома украшались коврами, дорогими греческими тканями. Во дворцах, богатых боярских хоромах шла своя жизнь -- здесь располагались дружинники, слуги.